Ты спрашиваешь, не пересылать ли мне газеты? Франкфуртская газета, со слов Моя, в воскресенье издает сборный спецвыпуск с лучшими статьями недели. Я бы на него охотно подписался. Также можешь отправлять мне старые иллюстрированные газеты. Ежедневная франкфуртская газета, пока дойдет сюда, совсем устареет.
Я бы хотел попросить тебя складывать мои военные отчеты в отдельную папку, хочу их сохранить как воспоминания о войне. Ты всегда получала самые лучшие копии, будет очень жаль, если они, пролежав недели в твоей сумочке, потеряются. […]
Запись в дневнике, [Грязново] 21 ноября 1941 г.
BArch. N 265/11
[…] Во время въезда в Грязново стали свидетелями того, как наша полевая жандармерия прикончила попытавшегося удрать комиссара [168]. Неприятное зрелище для наших ребят. […]
Запись в дневнике, [Грязново] 23 ноября 1941 г.
BArch. N 265/11
[…] После окончания совещания состоялась поминальная церемония по нашим павшим, сегодня День поминовения усопших. Настоящую церковную службу провести уже нельзя. Наш священник лейтенант Р. говорит складно, однако испытывал трудности, переходя от памяти павших к Дню поминовения.
Потом прогулка до «мертвого русского». Конечная точка маршрута незаурядная. Там уже несколько недель лежит в снегу мертвый русский, непохороненный, весь промерзший. Я должен приказать местным жителям похоронить его [169].
Письмо жене, [Грязново] 25 ноября 1941 г.
BArch. N 265/155. Bl. 139–141
Сын генерал–полковника фон Клейста [170], пилот, который был тут у нас, а теперь со своей эскадрильей переведен в Антверпен, доставит это письмо в Германию. Только пилотам и подобным им людям настолько везет, но не нам. […]
Из всего этого ты увидишь, что я не верю, что смогу приехать домой на Рождество. Бои идут такие, что в их прекращении к Рождеству есть сомнения. Русский с большим упорством обороняет свои позиции под Москвой, задействуя всё новые соединения. Он не ограничивается обороной, а снова и снова атакует при поддержке танков и большого количества артиллерии. В сочетании с погодными условиями это, вероятно, тяжелейшее испытание из выпавших на нашу долю. Перспективы предрождественских праздников пока не слишком радостные. Я исключаю возможность того, что смогу уехать в таких условиях. Тебе придется обойтись без меня. Да и путешествие под Рождество, как мне представляется, связано с огромными трудностями, едва ли вообще возможно. Самое позднее к этому моменту начнутся метели. В автомобиле вообще не проедешь. В поездах здесь лишь необогреваемые товарные вагоны. Самолет в это время года — та еще штука. Так что примирись в этом году с тем, что будешь праздновать вместе с детьми — надеюсь, с обоими. Я с гораздо большим удовольствием был бы дома, а не здесь, в этой жуткой стране и жутчайших условиях. Подарков у меня тоже нет. Здесь ничего не достать. Я дарю каждому из детей по 50 марок. «Дрезднер Банк» должен перевести их на твой счет во Фрайбурге. Вручи их детям. На них они смогут купить себе то, чего им больше всего хочется. Если ты знаешь их желания, то, наверное, сможешь, добавив своих денег, приобрести им то, чего сердце просит.
После того как мы с 15 ноября практически бездействовали, вновь разгораются бои. Я хотел бы, чтобы они были полегче, чем недавние. Но, учитывая ожесточение русских, о котором я писал вначале, этого ждать не приходится. […]
Всё время холодно, легкий снегопад со вчерашнего дня. Так что сейчас погода слегка помягче, но только с сегодняшнего вечера. С утра опять было -14°. Я часто ношу эти русские валенки. Так хотя бы моим ногам тепло. В этом плане нет ничего лучше.
Больше добавить нечего. Я сильно занят подготовкой нашего наступления. Это трудно, так как мы сражаемся практически без соседей и с обоих флангов нам грозит опасность, с которой непросто справиться.
В наших войсках отмечены сегодня первые случаи сыпного тифа. […]
С 27 по 29 ноября корпусу наконец удалось прорвать советские оборонительные позиции под Алексиным и захватить город. В результате этого последнего большого успеха, предшествовавшего контрнаступлению Красной армии, наступательный потенциал XXXXIII армейского корпуса был исчерпан. Две подчиненные ему значительно потрепанные дивизии (31–я и 131–я пехотные) вынуждены были с 1 декабря отбивать первые советские контратаки.
Отчет семье, [Грязново] 29 ноября 1941 г.
BArch. N 265/155. Bl. 142f. Ms.
[…] Я приказал изготовить мне пару высоких русских валенок с галошами. Все крестьяне носят здесь такую обувь. Войлок толщиной как подкладка под пишущую машинку. Они такие теплые, что в помещении в них едва усидишь. Для обогрева ног это самое лучшее, что я видел в своей жизни. На голову я сейчас надеваю круглую русскую шапку из белой овчины. У нее есть два меховых наушника, связанные сверху. Их можно опустить и связать на подбородке. Все говорят, что она мне ужасно к лицу. Но мне важнее, что она греет как ничто иное. Надо подстраиваться под местные обычаи, иначе далеко не уйдешь. […] Три дня тяжелых сражений позади. Взяв позиции под Алексиным, мы сумели выбить краеугольный камень из русской обороны к югу от Москвы. В первый день шли тяжелейшие бои. На второй день, когда результат еще был неясен, наши самолеты–разведчики сообщили, что против нашего фланга выдвигается русская колонна длиной 15 километров. Совершенно обессилевшие полки должны были отбивать эту атаку в лесу, где обороняться было трудно. Это был момент наивысшего напряжения. Мы уже почти остановили наступление. Сообщение поступило от двух разных пилотов. Через час выяснилось, что это была ошибка. Мы продолжили наступление и прорвали оборону. Теперь весь русский фронт под Тулой под угрозой.
Читать дальше