Готхард Хейнрици - Заметки о войне на уничтожение [Восточный фронт 1941–1942 гг. в записях генерала Хейнрици]

После улучшений в плане погоды и продвижения надеемся вновь продолжить наступление на Москву. Период осадков дал русским 14 дней для подтягивания войск и исправления ситуации. Мы должны быть готовы к тому, что нас ждут еще серьезные битвы. […]

Письмо жене, [Лихвик] б ноября 1941 г.

BArch. N 265/155. Bl. 128

[…] Вчера снова ездил на лисиную ферму. Опять солдаты украли шесть самых больших лис. Помимо этого, говорят, что Герман Геринг конфисковал все ценные меха с животных ферм. Это значит, что с голубой лисицей ничего не получится.

Отпуск на Рождество — большой знак вопроса!? Не похоже на то в данный момент. Транспортное сообщение с Германией отвратительное, а во–вторых, никто не знает, как будет развиваться ситуация на фронте. Покамест конца–края боям не видать. А ведь мы стоим точно там, где понадобимся в будущем для окружения Москвы с юго–востока. Наверняка нас ждут впереди самые неприятные задачи. […]

Запись в дневнике, [Лихвин] 6 ноября 1941 г.

BArch. N 265/11

[…] Партизанская активность под Лихвином заметно растет. Бейтельшпахер только 6-го числа поймал 60 человек, из них 40 красноармейцев, 20 он сумел осудить и прикончить. Одного молодого парня они повесили в городе [160], то есть они освобождают полевых жандармов от этой безрадостной работы и сами ее выполняют. Бальцен с интересом наблюдал за зрелищем. Все впечатлены партизанской силой духа. Ни один ничего не выдает, все молчат и идут на смерть.

Запись в дневнике, [Грязново [161] ] 7 ноября 1941 г.

BArch. N 265/11

[…] Я сказал Бейтельшпахеру, чтобы он не вешал партизан ближе, чем в ста метрах от моего окна. Не самый приятный вид с утра. [Граф] Мой заметил, что Гёте в Йене прожил три недели с видом на виселицы.

Письмо жене, [Грязново] 8 ноября 1941 г.

BArch. N 265/155. BL. 129f.

Один летчик возьмет это письмо с собой, и таким образом оно должно попасть домой довольно быстро. Последние 14 дней были относительно спокойными, но теперь нас снова ждут боевые действия. Погода всё время плохая, около 0°; ночью идет снег и подмораживает, днем стоит туман и идет дождь. Дороги либо настолько скользкие, что транспорт крутится как волчок, либо они превращаются в глубокое болото. Сейчас стоим в убогой деревеньке, наше жилище — кошмарный клоповник [162]. Наши солдаты спрашивают, когда же это всё кончится? Я могу только пожать плечами и сказать, что не знаю. Другие спрашивают, когда же они поедут в отпуск, на что в нынешней ситуации можно только улыбнуться. […] Многие простудились из–за мерзкой погоды, и среди солдат из–за обовшивления всё больше распространяется чесотка. Неделями невозможно было помыться. Одежда и обувь в войсках затерты до дыр и почти разваливаются. Русские одеты лучше нас. Но главное то, что они всё равно проиграют в войне. […]

Письмо жене, [Грязново] 15 ноября 1941 г.

BArch. N 265/155. BL 131

Было несколько тяжелых дней, всё пока еще не закончилось. Наша новая армия под руководством Гудериана (прежде Эйтель Фрицель [163]) заставила нас — несмотря на наши возражения — участвовать в операции, которая поначалу развивалась довольно неплохо. Но в итоге заглохла из–за недостатка сил и отсутствия поддержки от наших соседей — именно так, как мы и предвидели, — и постепенно обернулась неудачей, которая стоит нам тяжелых потерь. За 4 дня мы потеряли 1000 человек, 790 убиты или ранены, 180 с обморожениями [164]. У нас тут несколько дней было –20°, ледяной ветер, колючий как иголки. Теперь «потеплело», всего –8–10°, но всегда ветрено. Сражаться в таких условиях, часами лежать на земле под огнем неприятеля без возможности окопаться — это почти за пределом человеческих возможностей. Но у нас здесь вот так.

Мои теплые вещи всё еще не прибыли. Мне сказали, что они застряли на дороге перед Калугой. Могу только надеяться, что они прибудут в обозримом будущем. Пока что обхожусь тем, что надеваю шерстяные вещи и подштанники друг на друга. У меня нет «ни одной пары» шерстяных кальсон. Не знаю, куда они делись. На Троицу я их привез в Берлин. Я обзавелся парой русских валенок. Они хорошо поддерживают в тепле ноги до колен. Но они плохо сидят и в них неудобно ходить. […]

Ты не могла бы мне выслать из Фрайбурга специальные гвоздики, которые можно воткнуть в подошву, чтобы не скользить на льду? На одной паре сапог у меня такие есть, а на другой нет. […]

Отчет семье, [Грязново] 19 ноября 1941 г.

BArch. N 265/155. BL 132–135f. Ms.

10°, 15°, 19° мороза. Это температура, в которой нам приходится работать и сражаться начиная с 8 ноября. Столбик ходит между двумя цифрами. Изменения в температуре слабо чувствуются, в отличие от ветра. Иногда полностью безветренно, иногда задувает ледяной северный или северо–восточный ветер, и тогда невозможно находиться снаружи. Колет как иголками и продувает через зимний подшлемник и перчатки. Глаза слезятся так, что почти ничего не видно. И именно в этих условиях, в –20° и при таком ветре, наши парни часами в течение 2 долгих дней лежали на совершенно промерзшей земле, под минометным и пулеметным обстрелом противника, выделяясь на белом покрывале снега, прямо как те куропатки во Франции в прошлом году. Только у половины из них были зимние подшлемники и перчатки, и все они носят лишь наши германские шинели и старые тонкие брюки [165]. Напротив лежал русский в ватной униформе, в куртках и штанах, что выглядят как стеганое одеяло, в круглых теплых меховых шапках–ушанках. Просто неслыханные боевые условия. И еще вдобавок мы теперь сполна пожинаем плоды перебоев снабжения в начале месяца. Уже 8–10 дней на передовой нет ни чая, ни кофе, ни сигарет с сигарами, не говоря уже об алкоголе, зачастую нет и хлеба. Боеприпасов было так мало, что кое–где нам нечем было стрелять. Это почти чудо, что у нас лишь 180 обмороженных, которых пришлось доставить в госпиталь.