Коллектив авторов Биографии и мемуары - Пушкин в воспоминаниях и рассказах современников

В это время приезжал из Баварии армянин Агуб, женатый на младшей сестре жены Лазарева, дочери Манук-бея. Агуб был гоф-ратом в Баварии; Х[удобашев] очень тщеславился его знакомством и, говоря о нём по французски, называл его «conseiller de cour de Bavars». Пушкину достаточно было, чтобы всегда начинать в обществе с Х[удобашевым] разговор об Агубе и утверждать, что русский не иначе должен говорить, потому что королевство это по русски называется не Бавиерия, а Бавария, и утвердил это мнение в Х[удобашев]е.

Липранди имеет в виду известное четверостишие («Отчего, скажи мне, Вигель…»), намекающее на противоестественный порок Вигеля, который Пушкин подразумевает и в последних стихах шуточного послания к нему 1823 г. и о котором 7 января 1834 г. записывал в своём дневнике: «Вчера был он [Вигель] у меня — я люблю его разговор — он занимателен и делен, но всегда кончается толками о мужеложестве».

Однажды с кем-то из них в разговоре упомянуто было о каком-то сочинении. Пушкин просил достать ему. Тот с удивлением спросил его: «Как! вы поэт и не знаете об этой книге!?» Пушкину показалось это обидно, и он хотел вызвать возразившего на дуэль. Решено было так: когда книга была ему доставлена, то он, при записке, возвратил оную, сказав, что эту он знает и пр. После сего мы и условились: если что нужно будет, а у меня того не окажется, то я доставать буду на своё имя.

К счастью, Охотников умер и избег участи, ожидавшей его по происшествию 14-го декабря. Я, который был с ним ближе всех в продолжение почти двух лет, не мог заметить и тени того, в чём его после обвиняли печатно. 100

100К. А. Охотников был адъютантом и ближайшим сподвижником М. Ф. Орлова по революционной работе, ещё с 1818 г. занимая видное место в Союзе Благоденствия, В. Ф. Раевский на следствии восторженно отзывался о его «самоотвержении для общей пользы, строгой жизни и числом добродетели без личных видов».

Это иногда доходило до смешного, так например одни раз как-то Пушкин ошибся и указал местность в одном из Европейских государств не так. Раевский кликнул своего человека и приказал ему показать, на висевшей по стене карте, пункт, о котором шла речь; человек тотчас исполнил. Пушкин смеялся белое других, но на другой день взял «Мальтебрюна». Не могу утверждать, но мне кажется В. П. Горчаков был свидетелем говоримому.

О влиянии В. Ф. Раевского на Пушкина см. выше, у В. П. Горчакова, стр. 158 [два абзаца до ссылки на прим. 75 [162]] и в примечании стр. 583 [162].

Д. Н. Бологовской был непосредственным участником убийства Павла I.

Липранди имеет в виду известную дневниковую записи Пушкина от 9 мая 1821 г.: «Утро провёл я с Пестелем; умный человек во всем смысле этого слова. Mon coeur est matérialiste, говорит он, mais ma raison s'y refuse [Сердцем я материалист, но разум мой этому противится]. Мы с ним имели разговор метафизический, политический, нравственный и проч. Он один из самых оригинальных умов, которых я знаю». Пестель был в Кишинёве проездом, будучи в марте 1821 г. командирован в Скуляны, на границу Валахии, для собирания сведений о греческом восстании. Он видался с Пушкиным у М. Ф. Орлова, а 26 мая, вместе с H. С. Алексеевым и П. С. Пущиным, был у Пушкина в день его рождения. Однако можно поверять Липранди в том, что личного сближения между ними не произошло. Пушкин недоверчиво отнёсся к Пестелю, что сказалось в позднейшей, от 24 ноября 1833 г., дневниковой записи его разговора с бывшим молдавским господарем Суццо: «Он напомнил мне, что в 1821 году был я у него в Кишинёве вместе с Пестелем. Я рассказал ему, каким образом Пестель обманул его и предал Этерию — представляя её императору Александру отраслию карбонаризма». Это подозрение Пушкина, будто Пестель стремился своим донесением лишить греков поддержки Александра I, было неосновательно.

Так например, не помню, по какому случаю обедал у Михаила Фёдоровича Инзов; но помню, что никакого торжественного дня не было. За столом было человек двадцать; из них один Пушкин был не военный. Пред концом обеда, хозяин предложил выпить за здоровье Ивана Никитича и, окинув глазами присутствовавших, сказал ему, что довольно замечательно, что после семи лет как война кончилась из находившихся за столом три четверти Георгиевских кавалеров. У Инзова одного был этот знак на шее, а потому приказано было налить ещё по бокалу, чтобы ещё выпить за его здоровье. Речь пошла: как и где каждый получил этот крест и какое он имеет значение. Вдруг Пушкин, обратясь к Орлову и указывая на меня и на есаула, сказал, что наши Георгиевские (я не имел ещё 4-й степени, а только серебряный) имеют более преимуществ, нежели все другие. «Это откуда ты взял?» спросил его Орлов. — «Потому, отвечал Пушкин, что их кресты избавляют от телесного наказания!» Это вызвало общий смех, без всяких других явных последствий; но, тотчас после стола, Пушкин сознал всю неловкость этого фарса. Эта выходка вместе с тою, что Пушкин сделал за столом у Бологовского, было одно, где язык его говорил без участия ума; других в таком роде не было, и напрасно много подобного ему приписывается.