Коллектив авторов Биографии и мемуары - Пушкин в воспоминаниях и рассказах современников

Анекдот о невежливости военной прислуги, на обедах у Орлова будто бы обносившей штатского Пушкина, сообщён был Л. С. Пушкиным (см. выше, стр. 34 [ориентир: ссылка на прим. 6 [44] Эти восемь стихов вписаны Пушкиным в экземпляре «Цыган», изд. 1827 г., принадлежавшем П. А. Вяземскому (теперь хранится в Публичной библиотеке им. Салтыкова-Щедрина) и должны читаться после стиха 553 (в эпилоге «Смиренной вольности детей»). — Прим. lenok555 ]) и повторен Бартеневым. Анекдот о поведении Пушкина у Орлова исходит от В. П. Горчакова (см. выше, стр. 171 [См. «Пушкин в Кишинёве», начало. — Прим. lenok555 ]).

Это до сих пор отмечено в моём каталоге: «у Пушкина». Я заметил, что Пушкин всегда после спора о каком-либо предмете, мало ему известном, искал книг, говорящих об оном.

В библиотеке Пушкина сохранились позднейшие издания сочинений Овидия, Valerîus Flaccus («L'Argonautique ou conquête de la Toison d’or») и Malte-Brum («Précis de la Géographie universelle»). См. Б. Л. Модзалевский, «Библиотека Пушкина», стр. 304, 165, 280.

У Инзова на балконе было две сороки, каждая в особой клетке, но рассказываемое было с серым попугаем.

В Бессарабии и, в частности, в Кишинёве жило в то время множество сербских эмигрантов, в их числе ряд выдающихся государственных деятелей Сербии, вынужденных политическими обстоятельствами искать приюта в южной России. Был среди них и ряд сподвижников Карагеоргия, вождя сербского национального движения в 1811—1813 гг. Интерес Пушкина к сербскому движению отразился в нескольких его произведениях: «Дочери Карагеоргия», «Песня о Георгии Чёрном», «Воевода Милош». Однако, как устанавливает Н. Трубицын, произведения Пушкина «на сербские темы являются скорее отголосками не песен, а рассказов и преданий» («П. С.», XXVIII, стр 37). О приезде в Кишинёв проф. Харьковского университета А. И. Стойковича подробно см. у Вельтмана, стр. 179 [ориентир: ссылка на прим. 84 [176] и ниже. — Прим. lenok555 ].

Об интересе Пушкина к Овидию и знакомстве с его творчеством см. у Л. С. Пушкина, стр. 34, и примечание, стр. 568 [45] Там же, в Кишинёве, написана Пушкиным «Гавриилиада» и начат «Евгений Онегин». 30 января 1823 г., получив книжку «Полярной Звезды», где впервые напечатано было послание «Овидию», поэт писал Л. С. Пушкину: «Каковы стихи к Овидию? Душа моя, и Руслан, и Пленник, и Noël, и всё — дрянь в сравнении с ними». С произведениями Овидия Пушкин знаком был ещё в Лицее, в Кишинёве же интерес его к Овидию несравненно вырос под влиянием сходства его судьбы с судьбою прославленного римского поэта, 1800 лет тому назад сосланного Августом в те же места (подробно см. у Липранди, стр. 213 и след. [См. текст после ссылки на прим. [204] . — Прим. lenok555 ]). [Возврат к примечанию [205] ] .

Бендеры интересовали Пушкина, конечно, потому, что неподалёку от них, в Варнице, жил и умер в почётном турецком плену гетман Мазепа.

Помню очень хорошо, между Пушкиным и В. Ф. Раевским, горячий спор (как между ними другого и быть не могло) по поводу: «режь меня, жги меня»; но не могу положительно сказать, кто из них утверждал, что — «жги» принадлежит русской песне, и что вместо «режь», слово — «говори» имеет в «пытке» то же значение, и что спор этот порешил отставной феерверкер Ларин (оригинал, отлично переданный А. Ф. Вельтманом), который обыкновенно жил у меня. Не понимая о чём дело и уже довольно попробовавший за ужином полынкового, потянул он эту песню — «ой жги, говори, рукавички барановые». Эти последние слова превратили спор в хохот и обыкновенные с Лариным проказы.

Теодор Владимиреско — валахский солдат, вождь румынского демократического движения в 1821 г., поднявший восстание против греческих дворян-фанариотов, к которым принадлежали А. Ипсиланти и ряд других виднейших деятелей гетерии и которые зверски эксплоатировали румынских крестьян (см. выше, стр. 583 [164]). Таким образом восстание, возглавлявшееся Владимиреско, поднято было против Ипсиланти, в борьбе с которым он решился даже искать помощи у Турции. Ипсиланти объявил его изменником. Владимиреско был арестован и, связанный, изрублен адъютантами Ипсиланти.

О молдавских повестях Пушкина, копии которых будто бы имелись у Липранди, ничего не известно.

Случай этот как-то попал в мой дневник, из которого вкратце извлекаю сцену, которая может послужить для оценки Пушкина теми, которые сумеют сделать это лучше меня. Не лишним считаю сказать здесь, что когда сцена эта заносилась в дневник, я был знаком с Пушкиным едва ли более полутора месяца, и, как не литератор и плохой ценитель его дарований, не имел ничего с ним общего, исключая приятной, весёлой с ним беседы, тогда как с Ф. Ф. Орловым я был близок с 1812 года по некоторым особенным отношениям и конечно должен бы был быть пристрастнее к нему.