Коллектив авторов Биографии и мемуары - Пушкин в воспоминаниях и рассказах современников

Александр Сергеевич погладил его по голове, поцеловал и сказал, что он точно романтик. Где-то он теперь? Как бы мне хотелось на них взглянуть! Вспоминая о Дельвиге, я невольно припоминаю ещё о Пушкине и, разбирая записки Дельвига, сохранившиеся у меня, нашла ещё несколько записок Пушкина. Это относится к тому времени, когда он узнал о смерти моей матери и о тесных обстоятельствах, вследствие которых одна дама, принимавшая во мне большое участие (а именно Елизавета Михайловна Хитрово), переписывалась со мною, хлопотала о том, чтобы мне возвратилось имение, проданное моим отцом графу Шереметеву. Я интересовалась этим имением по воспоминаниям моего счастливого детства, хотя и в финансовом отношении оно не могло быть не интересно , потому что иметь что-нибудь или не иметь ничего всё-таки составляет разницу.

Не воздержусь умолчать об одном обстоятельстве, которое навело меня на эту мысль выкупить без денег своё проданное имение. Однажды утром ко мне явился гвардейский солдат. „Не узнаёте меня, ваше превосходительство?“ — сказал он, поклонившись в пояс. „Извини, голубчик, не узнаю тебя, припомни мне, где я тебя видела“. „А я из вашей вотчины, ваше превосходительство, я помню вас, как вы изволили из ваших ручек потчевать водкой отца моего; я жил тогда в нашей чистой избе, а в другой, чистой же, ваш батюшка и матушка“. — „Помню, помню, мой милый, сказала я (хотя вовсе его-то самого не помнила). Так ты пришёл со мной повидаться, — это очень приятно!“ — „Да кроме того, — сказал он, — я пришёл просить вас, нельзя ли вам, матушка, откупить нас опять к себе; мне пишут мои старики: сходил бы ты к нашей прежней госпоже, к генеральше такой-то, да сказал бы ей, что вот, дескать, мы бы рады-радёшеньки ей опять принадлежать, что по ревизии теперь в двух селениях прибавилось много против прежнего, — что мы и теперь помним, как благоденствовали у дедушки их, у матушки и у них самих потом; скажи ей, что мы даже согласны графу Шереметеву внести половинную цену за имение и сами на свой счёт выстроим ей домик, коли вы согласны нас у него откупить опять“.

Это предложение было так трогательно и вместе так соблазнительно, что я решилась его сообщить Елизавете Михайловне Хитрово вскоре после кончины матери моей и она по доброте своей взялась хлопотать.

Вот первая записка её:

„J’ai reçu hier matin Votre bonne lettre, Madame, j’aurais été Vous voir sans une grave indisposition de ma fille. Si Vous êtes libre de venir demain à midi, je Vous recevrai avec bien de la joie.

Вследствие этой-то записки Александр Сергеевич приехал ко мне в своей карете и в ней меня отправил к Хитровой.

2-я записка Хитровой написана рукою Александра Сергеевича. Вот она:

„Chère Madame Kern, notre jeune a la rougeole et il n’y a pas moyen de lui parler; des que ma fille sera mieux, j’irai Vous embrasser“, — a её рукой

„El. Hitroff“.

Опять рукою Александра Сергеевича: „Ma plume est si mauvaise que Madame Hitroff… s’en servir et que c’est moi qui ai l’avantage d’être son secrétaire“.

A. [366]

Следует ещё одна записочка от Елизаветы Михайловны Хитровой её рукой: „Voici, ma très chère, une lettre de Che(remete)ff — dites moi ce quelle contient. J’allais Voue la porter moi même, mais j’ai un vrai malheur, car voila qu’il pleut.

E. Hitroff“. [367]

Потом за неё ещё рукою Александра Сергеевича об этом неудавшемся деле:

„Voici la réponse de Ch(eremete)ff. Je désire, quelle soit agréable. Madame Hitroff a fait ce qu’elle a pu. Adieu, belle dame, soyez tranquille et contente et croyez à mon dévouement“. [368]

Самая последняя была уже в слишком шуточном роде, — я на неё подосадовала и тогда же уничтожила. Когда оказалось, что ничего не могло втолковать доброго господина, от которого зависело дело, он писал мне (между прочим) :

„Quand Vous n’avez rien pu obtenir, Vous qui êtes une jolie femme, qu’y pourrai-je faire, moi, qui ne suis pas même joli garçon… Tout ce que je puis conseiller, — c’est de revenir à la charge etc. etc. — et puis jouant sur le dernier mot…“ [369]

Меня это огорчило, и я разорвала эту записку. Больше мы не переписывались и виделись уже очень редко, кроме визита единственного им с женою Прасковье Александровне. Этой последней вздумалось состроить partie fine, и мы обедали вместе все у Дюме, а угощал нас Александр Сергеевич и её сын Алексей Николаевич Вульф. Пушкин был любезен за этим обедом, острил довольно зло, и я не помню ничего особенно замечательного в его разговоре. Осталось только в памяти одно его интересное суждение. Тогда только что вышли повести Павлова, я их прочла с большим удовольствием, особенно „Ятаган“. Брат Алексей Николаевич сказал, что он в них не находит ровно никакого интересного достоинства. Пушкин сказал: „Entendons-nous. Я начал их читать и до тех пор не оставил, пока не кончил. Они читаются с большим удовольствием“. [370]