Коллектив авторов Биографии и мемуары - Пушкин в воспоминаниях и рассказах современников

Не мы одни с баронессою находили юмор в этой жалостливой фразе; и из наших знакомых один только помянутый выше молодой человек не видел в ней смешного. Раз он резко выразил своё удивление, что мы смеёмся совсем не смешному. Мы сидели в это время за обедом и барон Дельвиг, стоя за столом в своём малиновом шёлковом шлафроке и разливая по обыкновению суп, сказал: «Я с тобой согласен, мой милый, je ne nage pas dans les bas de soie: совсем не смешно , a жалко ».

Никогда не забуду его саркастической улыбки и забавной интонации голоса при слове « жалко».

Разбирая свои старые бумаги, я нашла очень интересные записки: одну собственноручную барона Дельвига, о деле касательно моих интересов, которая начинается так: «Милая жена, очень трудно давать советы; спекуляция Петра Марковича может удасться или же нет; и в том и в другом случае будете раскаиваться (если отдадите имение). Повинуйтесь сердцу, — это лучший совет мой»…

Записка его жены, в год женитьбы Александра Сергеевича, — именно в тот год, когда мы ездили на Иматру и я с ними провела лето в Колтовской, у Крестовского перевоза. Я уехала в город прежде их, когда мне представился случай достать выгодную квартиру. Вскоре, кажется в конце августа, она мне писала: «Léon est parti hier, Александр Сергеевич est arrive avant hier. Il est, dit on, plus amoureux que jamais. Cependant il ne parle presque pas d’elle. Il a cité hier une phrase (de m-me Willois, je crois) qui disait à son fils: „Ne parlez de Vous qu’au roi et de votre femme à personne, car on risque toujours d’en parler à quelqu’un qui la connait mieux que vous… La noce se fera au Septembre“. [360]

Действительно, в этот приезд Пушкин казался совершенно другим человеком: он был серьёзен, важен, как следовало человеку с душою, принимавшему на себя обязанность осчастливить другое существо… [361]

Таким точно я его видела потом в другие разы, что мне случалось его встретить с женою или без жены. С нею я его видела два раза. В первый это было в другой год, кажется, после женитьбы. Прасковья Александровна была в Петербурге и у меня остановилась; они вместе приезжали к ней с визитом в открытой колясочке, без человека. Пушкин казался очень весел, вошёл быстро и подвёл жену ко мне прежде (Прасковья Александровна была уже с нею знакома, я же её видела только раз у Ольги одну). Уходя, он побежал вперёд и сел прежде её в экипаж; она заметила шутя, что он это сделал оттого, что он муж. Потом я его встретила с женою у матери, которая начинала хворать: Наталия Николаевна сидела в креслах у постели больной и рассказывала о светских удовольствиях, а Пушкин, стоя за её креслом, разводя руками, сказал шутя: „Это последние штуки Натальи Николаевны: посылаю её в деревню“. Она, однако, не поехала, кажется, потому, что в ту зиму Надежде Осиповне сделалось хуже, и я его встретила у родителей одного. Это было раз во время обеда, в четыре часа. Старики потчевали его то тем, то другим из кушаньев, но он от всего отказывался и, восхищаясь аппетитом батюшки, улыбнулся, когда отец сказал ему и мне, предлагая гуся с кислой капустою: „C’est un plat écossais“ [362]— заметив при этом, что он никогда ничего не ест до обеда, а обедает ровно в 6 часов. Потом я его ещё раз встретила с женою у родителей, незадолго до смерти матери и когда она уже не вставала с постели, которая стояла посреди комнаты, головами к окнам; они сидели рядом на маленьком диване у стены, и Надежда Осиповна смотрела на них ласково, с любовью, а Александр Сергеевич держал в руке конец боа своей жены и тихонько гладил его, как будто тем выражая ласку к жене и ласку к матери. Он при этом ничего не говорил… [363]Наталья Николаевна была в папильотках: это было перед балом… Я уверена, что он был добрым мужем, хотя и говорил однажды, шутя, Анне Николаевне, которая его поздравляла с неожиданною в нём способностью вести себя, как прилично любящему мужу: „Ce n’est que de l’hypocrisie“. [364] Вот ещё выражение века: непременно, во что бы то ни стало казаться хуже, чем он был… В этом по пятам за ним следовал и Лев Сергеевич.

Я теперь опять обращусь к Дельвигу, припоминая всё это время: как он был добр ко всем и ласков к родным, друзьям и даже только к знакомым! Вскоре после возвращения из Харькова он или выписал к себе или сам привёз, — не помню, — двух своих маленьких братьев, 4-х и 8-ми лет. Старшего, Александра, он называл классиком, меньшего, Ивана, — романтиком и таким образом представил их однажды вечером Пушкину. Александр Сергеевич нежно, внимательно их рассматривал и ласкал, причём барон объявил ему, что меньшой уже сочинил стихи. Александр Сергеевич пожелал их услышать, и маленький Дельвиг, не конфузясь нимало и не гордясь своей ролью, медленно и внятно произнёс, положив свои рученки в обе руки Александра Сергеевича: