Коллектив авторов Биографии и мемуары - Пушкин в воспоминаниях и рассказах современников

CH. XIX, 6—7.

Ближайшее общество Карамзина в Петербурге составляли одновременно и разновременно: Александр Тургенев, Жуковский, Батюшков, Дмитрий Николаевич Блудов, Полетика, Северин, Дашков, Николай Кривцов, а летом, в Царском Селе, и Александр Пушкин, тогда ещё лицеист, который проводил в его доме каждый вечер.

Соч. X, 245.

На странице 235 приводится известная эпиграмма на Карамзина:

и приписывается она Грибоедову. В заграничных изданиях печатается она под именем Пушкина — и, кажется, правильно. В ней выдаётся почерк Пушкина, а не Грибоедова, которого стихи, за исключением многих удачных и блестящих стихов в «Горе от ума», вообще грубоваты и тяжеловаты. При всём своём уважении и нежной преданности к Карамзину Пушкин мог легко написать эту шалость; она, вероятно, заставила бы усмехнуться самого Карамзина. [374]В лета бурной молодости Пушкин не раз бывал увлекаем то в одну, то в другую сторону разнообразными потоками обстоятельств, соблазнов, влияний, литературных и других.

РА. 1874, I, стб. 0545.

Александр Пушкин был во многих отношениях внимательный и почтительный сын. Он готов был даже на некоторые самопожертвования для родителей своих; но не в его натуре было быть хорошим семьянином: домашний очаг не привлекал и не удерживал его. Он во время разлуки редко писал к родителям; редко и бывал у них, когда живал с ними в одном городе. «Давно ли видел ты отца?» спросил его однажды NN. — «Недавно». — «Да как ты понимаешь это? Может быть ты недавно видел его во сне?» Пушкин был очень доволен этою увёрткою и смеясь сказал, что для успокоения совести усвоит её себе.

Отец его, Сергей Львович, был также в своём роде нежный отец, но нежность его черствела в виду выдачи денег. Вообще был он очень скуп и на себя, и на всех домашних. Сын его Лев, за обедом у него, разбил рюмку. Отец вспылил и целый обед проворчал. «Можно ли (сказал Лев) так долго сетовать о рюмке, которая стоит 20 копеек? — Извините, сударь (с чувством возразил отец), не двадцать, а тридцать пять копеек».

Соч. VIII, 148—149.

… Пушкин, в медовые месяцы вступления своего в свет, был маленько приворожён ею (кн. Голицыной). На долго ли, неизвестно, но во всяком случае, неправдоподобно. В сочинениях его встречаются стихи, на имя её написанные, если не страстные, то довольно воодушевлённые. Правда, в тех же сочинениях есть и оборотная сторона медали. Едва ли не к княгине относится следующая заметка, по поводу появления в свет первых 8-ми томов Истории Государства Российского: «Одна дама, впрочем весьма почтенная (в первоначальном тексте сказано милая) при мне, открыв 2-ю часть (Истории) прочла вслух: „Владимир усыновил Святополка , однако не любил его… Однако! зачем не но? Как это глупо! Чувствуете ли вы всю ничтожность вашего Карамзина?“» [375]

Соч. VIII, 384

Особенно нравились мне и, по воспоминаниям, нахожу и ныне прелесть в следующих стихах Фингала: часто приходят мне они на память и твержу их:

Этими стихами покушался я умилостивить Пушкина, но он не сдавался. Из всего Озерова затвердил он одно полустишие: «я Бренского не вижу».

Во время одной из своих молодых страстей, это было весною, он почти ежедневно встречался в Летнем саду с тогдашним кумиром своим. Если же в саду её не было, он кидался ко мне, или к Плетнёву, и жалобным голосом восклицал:

Разумеется, с того времени и красавица пошла у нас под прозванием Бренской.

Соч. I, 58.

Пушкин, во время пребывания своего в южной России, куда-то ездил за несколько сот вёрст на бал, где надеялся увидеть предмет своей тогдашней любви. Приехав в город, он до бала сел понтировать и проиграл всю ночь до позднего утра, так что прогулял и все деньги свои, и бал, и любовь свою.

Соч. VIII, 377.

В одно из своих странствований по России Пушкин остановился обедать на почтовой станции в какой-то деревне. Во время обеда является барышня очень приличной наружности. Она говорит ему, что, узнав случайно о проезде великого нашего поэта, не могла удержаться от желания познакомиться с ним, отпускает различные приветствия, похвальные и восторженные.

Пушкин слушает их с удовольствием, и сам с нею любезничает. На прощанье барышня подаёт ему вязанный ею кошелёк и просит принять его на память о неожиданной их встрече. После обеда Пушкин садится опять в коляску; но не успел он ещё выехать из селения, как догоняет его кучер верхом, останавливает коляску и говорит Пушкину, что барышня просит его заплатить ей десять рублей за купленный им у неё кошелёк. Пушкин, заливаясь звонким своим смехом, любил рассказывать этот случай авторского разочарования.