Игорь Гостев - Русский Север в войнах XVI – XIX веков

В то самое время, когда архангельский уголовных дел стряпчий Иван Знаменский и приходской настоятель из Сумского Посада Гавриил Лысков собирали сведения о папском миссионере С. С. Джунковском, пытаясь выявить распространенные им среди поморов книги, сам миссионер был озабочен вопросом — где издать новую партию пропагандистской литературы? К 1860 г. запасы парижского «Сокровища» у него, видимо, подошли к концу.

С. С. Джунковский решил обратиться за содействием к революционерам — в Вольную русскую типографию. Деятельность и продукция Вольной русской типографии тогда уже были широко известны в России и Европе. Типография начала работать в Лондоне летом 1853 г. — вскоре после того, как ее создателю А. И. Герцену при содействии банкира Д. М. Ротшильда удалось решить свои финансовые проблемы [920], и незадолго до начала Крымской войны.

С. С. Джунковский как минимум дважды встречался с сотрудником типографии В. И. Кельсиевым [921]. Согласно показаниям последнего, это было «кажется, летом 1860 г., второй раз осенью 1861 г.» [922]. С. С. Джунковский хотел приобрести церковный шрифт для типографии, которую он хотел устроить на Севере Норвегии. В. И. Кельсиев, не скрывая своих атеистических взглядов и «отвращения к католицизму», тем не менее, пообещал помощь.

У В. И. Кельсиева и С. С. Джунковского, несмотря на разницу в возрасте (при их первой встрече, первому было 25 лет, второму — почти 40), оказалось много общего. Оба были из дворян, оба были командированы за границу, но фактически бросили службу и стали эмигрантами, обоих интересовали русские старообрядцы, оба опубликовали за рубежом несколько объемных исследований, посвященных старообрядчеству.

Вот какой диалог произошел между ними. Здесь мы его приводим по так называемой «Исповеди» В. И. Кельсиева с некоторыми сокращениями:

«— Я должен прямо объяснить Вам, Степан… [923] , — сказал я ему, — что уговор лучше денег. Я ни слова не скажу… не напишу в пользу исповедания, глава которого не в России, которое повлекло бы к расслаблению русской народности. Помогать расколу… я готов потому, что раскол, прежде всего наше доморощенное произведение, и что каждый раскольник, прежде всего, русский; он даже верует только в те догматы, которые сочинены в России. А про последователей иностранных исповеданий этого нельзя сказать, — какие ни будь они русские патриоты, а богословие их все-таки чужого ума дело, и догматика их вырабатываться всегда будет не у нас, а за границей, где она волей-неволей будет принимать оттенок, враждебный нашей национальности <���…>

— Я очень уважаю и ценю Вашу откровенность, — отвечал Джунковский, — и Вам не покажется парадоксом, что я имею большое сочувствие к атеистам…

Я глаза вытаращил от такого оборота дела.

— Да, я признаю только два последовательных учения — атеизм и католицизм, есть Бог, и нет Бога. Если нет — ну и нет, и это может войти в умную голову. А если умная голова признает, каким бы то ни было путем, что Бог есть, то я не вижу, как ему не допустить проявления этого бога на Земле пророчествами, чудесами, чудотворными иконами, мощами и всем, над чем смеются протестанты… признавая возможность их во времена Ветхого Завета и отрицая их в Новом <���…> Атеиста я понимаю, а их я не понимаю <���…>

— Делайте, что хотите, печатайте, что хотите, — продолжал Джунковский, — и не работайте в пользу католицизма. Наш интерес, интерес католиков, весьма прост. Нам нужно добиться полной свободы вероисповедания на всем земном шаре и уничтожения монархий. Нам республики выгодней монархии. Вы скажете, что в Риме иначе на это смотрят — да, правда, там в большой силе старая партия, там, как и повсюду пропасть отсталых, которые силятся сохранить отжившие учреждения и тем бросают тень на самую веру. А мы, новые, мы сами ищем союза с революционерами, — я искал знакомства с Герценом, а не он со мной. Мы в революционерах всех цветов, даже в крайних коммунистах и фурьеристах, видим естественных союзников. Они — наши пионеры. Пусть они очистят землю от этих монархии, пусть они с лица земли сотрут все, что препятствует развитию свободнейших учреждений и тогда на земном шаре будет едино стадо и един пастырь!

— Един пастырь, т. е. папа, я, пожалуй допускаю, — говорил я, — но чтобы стало единым стадо — это уж, воля ваша, сомнительно!..

— Нет, не сомнительно, Василий Иванович, — горячился Джунковский. — Теперь прогресс, наука вперед идет, невежество исчезает, а с ним исчезнет и сектантство. Протестантизм не выдержит критики, православие поймет, что оно гибнет от своего раскола с престолом князя апостолов, а про язычество да про магометанство, иудейство и прочий вздор и толковать нечего.