Раев Марк - Понять дореволюционную Россию. Государство и общество в Российской Империи

211

Эти два вида историографии, несомненно, расчистили почву и заложили солидные основы. Они стимулировали размышления и дискуссии, осветили не только фактическую сторону событи, но и многочисленные интеллектуальные и методологические грани, необходимые для понимания того времени. Однако не вызывает сомнения, что взгляд этих историков - как "оптимистов", так и "пессимистов" - недостаточно широк. Прежде всего, их соображения и анализ касаются только периода до 1917 года (как часть французской историографии останавливается на 1789-м). Следовательно, у них выборочный, ограниченный взгляд на рассматриваемые ими глубокие тенденции. Во-вторых, они не учитывают других возможных вариантов динамики преобразований, что заставляет их обвинять исключительно историческую случайность - будь то Первая мировая война или влияние на императора его окружения. Вопрос заключается не только в том, способна ли была начатая в 1861 году эволюция избежать того, что произошло в 1917-м. Вопрос еще и в понимании динамического процесса в его полноте, с рассмотрением различных возможных вариантов хода событий 1.

Со своей стороны, советская историография представляет не больше интереса, чем консервативно-монархическая: революция здесь предопределена существовавшим соотношением сил и непреложными законами - и сама победа большевизма становится оправданием такого анализа. Советская историография интересна только тем, что возбудила любопытство западных историков и побудила их к исследованиям. Эти историки - в первую очередь, американские, в целом положительно относящиеся к большевистской революции, - смотрят на события со стороны; они обладают достаточным рассудком и интеллектуальной свободой, чтобы не следовать за упрощениями, навязываемыми советской правоверностью.

212

Отыскивая глубокие причины, предопределившие революцию 1917 года, они не упускают из виду ни политических событий, ни культурных и административных факторов, которые могли повлиять на неизбежную, по их мнению, развязку. Этот историографический подход родился недавно, результаты предпринятых архивных разысканий еще не полностью опубликованы. Тем не менее, основываясь на предварительных публикациях, можно заметить, что вмешательство правительственного аппарата и реакция некоторых слоев общества (в частности, дворянства и торгово-промышленной буржуазии) были сложными и многообразными, а следовательно, возможных вариантов дальнейшего развития было больше. Было бы совсем не удивительно (и такое случилось бы не впервые), если бы, по иронии судьбы, историки, начинавшие с уверенности в том, что большевистская революция была неизбежна в силу непреложных исторических законов, пришли - при условии интеллектуальной честности и профессиональной компетентности - к признанию других причин и иных возможностей. Как бы то ни было, они расчистили почву и были первопроходцами социально-политического анализа, который позволяет уточнить характер отношений между государством и гражданским обществом. Это последнее в России стояло только на пути формирования, и надо попытаться выявить его структуру и его отношения с духовными и интеллектуальными факторами, которые тоже нуждаются в новых исследованиях. Особенно важно, что такая программа исторических исследований и размышлений заставляет нас пересмотреть этот период в рамках присущих ему понятий, приняв за точку отсчета восприятие этой эпохи современниками. Речь идет не о том, чтобы оставить в стороне события 1917 года: без них ни суждения о предшествующем периоде, ни его анализ были бы невозможны. Но эти события не должны преподноситься как телеологически предопределенная развязка. Пытаясь провести предварительный анализ и синтез

213

этого периода, мы начнем с краткого хронологического описания основных событий и только затем перейдем к выявлению постоянных и переменных элементов социального, политического и культурного порядка.

ЭПОХА ВЕЛИКИХ РЕФОРМ

Последнее пятидесятилетие императорского режима началось отменой крепостного права 19 февраля 1861 года, открывшей эпоху великих реформ. Благодаря раскрепощению свыше 20 миллионов крепостных, принадлежавших частным владельцам, получили личную свободу. Во избежание немедленной пролетаризации они получили минимальные земельные наделы. Одновременно их бывшие господа, землевладельцы, были освобождены от обязанности нести охрану порядка в деревне, и начала устанавливаться новая система охраны порядка. Земская реформа 1864 года перестроила местную администрацию. На основании закона 1864 года в уездах и губерниях были созданы более или менее автономные учреждения: представители основных категорий населения, составляющие земства, должны были заниматься поддержанием общественного порядка, социальной опекой и здравоохранением. Собственно говоря, полномочия земств и их инициатива были весьма ограничены, так как только центральные власти решали вопросы бюджета и через своих местных представителей (губернаторов и т. д.) определяли величину налогового обложения. Кроме того, управлявшие земствами дворяне стремились использовать земства как сеть политической коммуникации, предназначенную - по крайней мере, таковы были их надежды - стать прологом и инфраструктурой национального конституционного движения. Это вызвало конфликт, имевший тяжелые последствия.