Раев Марк - Понять дореволюционную Россию. Государство и общество в Российской Империи

101

Большинство землевладельцев, находившихся в отъезде или занятых службой, были во власти алчных соседей - тех, кто был побогаче или мог заручиться покровительством местных либо центральных властей. Обычаи наследования, по которым требовался справедливый раздел земель между всеми наследниками, прибавляли лишние мотивы для конфликтов. Отсутствие владельцев (представленных женами или деревенскими старостами) и распри вокруг наследства приводили к острым судебным процессам, которые слишком часто сопровождались насильственными действиями со стороны соседей или наследников, уверенных в своей силе или же безнаказанности, которую им обеспечивали покровители и чиновники, подкупаемые с помощью взяток или других форм коррупции. Система законов не предоставляла эффективной защиты: в ней не хватало гражданского кодекса; еще действовавшее Уложение царя Алексея Михайловича большей частью устарело вследствие преобразований Петра I. Судебная администрация, особенно на местном уровне, представляла собой самую слабую, наименее развитую ветвь устройства империи.

К тому же, традиция лично воплощаемой власти помешала бы справедливому применению прочных, зафиксированных юридических норм, даже если бы таковые существовали, пусть хотя бы в форме обычного права. Личное воплощение власти и устойчиво зафиксированная судебная процедура были несовместимы; стороны спора предпочитали разрешать свои конфликты, обращаясь к лицам, стоящим у власти, через голову официальных судебных инстанций. Это, само собой разумеется, благоприятствовало тем, кто умел ловчить или обладал высокими связями в establishment'е и при дворе. Наконец, и это фактор первостепенного значения, любой спор мог быть вынесен на суд государя и им решен. Вне зависимости от писаных законов, их толкования или обычаев, последнее слово принадлежало императору или императрице. В конечном счете, при любой тяжбе существовала доля неопределенности, зависящая от каприза, доброй воли (а то и настроения) не только низших чиновников, но и самого государя, и одни лишь временщики и любимцы государя могли управлять его настроениями и извлекать из них выгоду. Все это могло лишь усиливать глубокое ощущение правовой незащищенности и уязвимости верхов.

102

Физическая незащищенность была не меньшей. Было почти невозможно оградить себя от насильственных действий могущественных или бессовестных соседей либо подать на них жалобу 5. Никто не был огражден от произвола административных и политических властей, угрожавшего как личной свободе, так и достоянию. Само собой разумеется, эта угроза была особенно весомой для маленьких людей: провинциальных служилых людей, мелких помещиков, обедневших дворян, зажиточных горожан из простонародья, - весомее, чем для лиц, занимавших официальные посты при дворе и в правительстве. Но и они не были ограждены от этого. Как в Советском Союзе, видное общественно-политическое положение притягивало удары судьбы сильнее, нежели подчиненное положение большинства служилых людей. Mutatis mutandis эти замечания относятся и к посадским (горожанам скромного положения), и к купцам, и к предприимчивым крестьянам. Они не пользовались даже видимостью мало-мальски эффективной правовой и административной защиты. Только взятки давали им иногда возможность получить удовлетворение в случае конфликта или ущерба, нанесенного завистливыми конкурентами и сильными мира сего. Больше, чем кто-либо другой, жертвами таких притеснений становились купцы-староверы, особенно в правление ханжи Елизаветы, которая силой пыталась обратить их в православие. Так как в городах, в торговых кругах, они были самой энергичной, самой инициативной группой русского народного хозяйства (в частности, в торговле сельскохозяйственными продуктами, торговле с Сибирью, ремесле), их неустойчивое положение серьезно отражалось на развитии потенциала Империи.

Ко всему этому прибавлялась неустойчивость, проистекающая из административного произвола.

103

Деятельность центральных учреждений, созданных Петром I, более или менее успешно управлялась Генеральным регламентом. Иначе обстояло дело с органами местной администрации, сеть которых была недостаточно густой и которые, можно сказать, ускользали от всякого контроля за отсутствием предназначенных для этого учреждений. Все было в руках местных самодуров, этих мелких чиновников, зависящих от столичного начальника и дрожащих перед малейшей богатой и влиятельной шишкой. Нормы административной деятельности, понятия законности и правовой защиты почти не проникали на местный уровень, а уж если проникали, то самым фантастическим и искаженным образом. Произвол местных администраторов и личная власть влиятельных фигур перевешивали любое предписание и любой закон. Человек зависел не от учреждений, а от людей и их произвола. Чем дальше от Москвы и Санкт-Петербурга, тем меньше чувствовалась центральная власть, на окраинах и в Сибири ее практически не существовало. Однако даже самое ядро системы не устоялось окончательно: административные органы не стали институтами государства - как мы уже отмечали выше, до этого было еще далеко. Система была в полной власти монарха, а то и его временщиков. Правление временщиков, главным образом в царствования Анны и Елизаветы, не говоря о периодах несовершеннолетия Петра II и Иоанна Антоновича, упрочило роль личной власти, единственного предержателя власти в Империи. Как мы уже упомянули, благодаря этому факту группировки, объедин-ные узами родства и обоюдными услугами, держали в руках государственный аппарат, как боярские роды в старые времена. Режимам, во главе которых стоят клики и временщики, присущи неопределенность, неустойчи- 1 вость и отсутствие безопасности. Падение временщика