Мария Чепурина - Гракх Бабёф и заговор «равных»

Впервые соответствующая формулировка появляется в № 7: «Вместо того чтобы рабски ползти за мнением (эскортируемым террором и гильотиной) еретических сектантов… нужно, чтобы все мы, свободные писатели, всегда были по крайней мере на шесть месяцев впереди сегодняшнего общественного мнения… Народу надлежит постоянно иметь мудрых аргусов, наблюдателей столь же проницательных, сколь и откровенных, которые извещали бы его о грозящих ему опасностях, которые в текущий момент всегда показывали бы ему то, что он сам увидит лишь шесть месяцев спустя» {115} 115 Бабёф Г. Сочинения. T. 3. C. 62. .

Под таким аргусом Бабёф, разумеется, понимал себя. В № 12 он заявил, что собирается «дать Общественному мнению возможность вынести суждение обо всем множестве преступлений, совершенных правительством децемвиров» {116} 116 Там же. С. 87. . Электоральный клуб разделял позицию Бабёфа: в том же номере сообщалось, что «общество выбрало комиссаров, которые должны были отправиться в места общественных собраний, чтобы просветить общественное мнение, введенное в заблуждение» {117} 117 Бабёф Г. Сочинения. Т. 3. С. 90. . В № 18 говорилось: «Все можно сделать с помощью общественного мнения, если направить его к определенной системе». В № 21 Бабёф объяснял упадок интереса к делу свободы «равнодушием к советам нынешних просветителей» {118} 118 Там же. С. 127. .

Таким образом, Бабёф начал противоречить сам себе и, сам того не зная, фактически солидаризовался с Баррасом в том, что народ ради его же блага можно и нужно настраивать на определенный лад.

Подобный взгляд на вещи парадоксальным образом сближал Бабёфа и с якобинцами, которых он так яростно критиковал. Говоря о свободе печати, он отнюдь не защищал свободы мнений и не пропагандировал их многообразия. Как и для Робеспьера, для Бабёфа существовали лишь истина и заблуждение, ложь и правда. Носителем последней он считал себя. Правильное мнение требовалось внушить народу для достижения тем счастья. Народ добр, един, обладает верховным суверенитетом, но пока не осознает своих истинных нужд, поэтому просветитель должен «за ручку» подвести его к Истине.

Можно ли говорить о том, что письма читателей в какой-то мере разочаровали Бабёфа в аналитических и творческих способностях масс? Пожалуй, да. На это намекает текст из № 16: «Я получаю множество сочинений, направленных против якобинцев, как в стихах, так и в прозе. В некоторых из них больше горечи и страсти, чем доказательств и рассуждений. Если бы все мои корреспонденты усвоили мою манеру вести бой, они постарались бы убивать наших общих врагов исключительно фактами, сопоставленными с нарушениями принципов» {119} 119 Там же. С. 109. .

В дальнейшем Бабёф будет публиковать письма не как публицистические заметки, а лишь как свидетельства ненависти народа к наследникам Робеспьера. Заброшенный раздел «Температура общественного мнения» сменится менее претенциозной рубрикой «Продолжение документов о якобинцах».

В двадцать седьмом, последнем, номере, выпущенном накануне окончательного перехода Бабёфа в оппозицию термидорианскому режиму, представление о народе как о наивном объекте борьбы «друзей» и «врагов», объекте агитации и контрагитации, выражено наиболее ярко: «Если, чтобы узнать, находится ли общество в состоянии сильной лихорадки, вы остановите ваши взоры на многочисленном классе, недостаточно образованном, чтобы размышлять, чтобы уметь разобраться в самых хитроумных софизмах… по безмятежному спокойствию этих простых людей, способных увидеть обман и обманщиков лишь после того, как небольшая часть прозорливых граждан просветила их неотразимыми доводами, вы тоже не могли бы судить о степени грозящей вам опасности… Нет, только к вам, люди, истинно свободные и умеющие думать о принципах… к вам одним надо обращаться, чтобы узнать, до какой точки дошло сегодня развитие кризиса…» {120} 120 Там же. С. 169. .

Подобно якобинцам, Бабёф верил в существование единой народной воли, неизменно направленной к общественному благу. Однако, создав демократическую газету, призванную стать общедоступной трибуной для выражения общественного мнения — «воли народа», он постепенно приходит к мнению о несамостоятельности народа, которому настоятельно необходимы «просветители» и «вожди». Можно предположить, что причиной такой перемены отчасти могли стать приходившие в редакцию письма, разочаровывавшие своей вторичностью, наивным и порою довольно корявым пересказом в качестве собственного «мнения» мыслей, ранее вложенных в головы читателей самим же Бабёфом, слепой верой в доброту Конвента и крайне низким уровнем общей культуры корреспондентов. По мере того как Бабёф утверждался в мысли о том, что народ, подобно ребенку, нуждается в руководителе, идея революционной диктатуры казалась Трибуну все более привлекательной.