Жан Ворт - Век моды

Следует принять во внимание то влияние, которое оказали на пошив дамской одежды общественные настроения политиков. Время правления Мак-Магона, в 1870-е годы, оказалось волшебной сказкой, и кутюрье процветали. В это счастливое десятилетие была открыта Гранд-опера́ в Париже. На этой важной церемонии присутствовало общество, состоявшее из всех знатных людей мира. Там были мэр Лондона и его свита, испанская королева Изабелла и ее сын, недавно заново восстановленный в статусе наследника, и это добавляло еще больше блеска знатному собранию. И не было в эту ночь более гордой и счастливой матери, чем Изабелла Испанская. После представления архитектор Гарнье, автор этого величественного проекта, под наблюдением которого в течение четырнадцати лет проходило строительство, появился среди муниципальных гвардейцев на своей знаменитой лестнице из мрамора и оникса. И по сигналу ожило целое море невиданных красок, роскошных платьев и невероятных драгоценностей, все крутились вокруг него с громкими приветствиями, прославляя его талант. Это была незабываемая ночь, окрашенная сказочной красотой, как и другие выдающиеся события режима Мак-Магона.

У этого президента был явный талант придавать блеск тем великолепным событиям, которые обычно отличались чопорной формальностью и скукой. Мне кажется, что даже красавицы расцвели при его правлении, как никогда раньше. Это были красивая графиня де Вильнёв и изысканная маркиза де Галифе. Последнюю обычно описывали как ангела из-за ее деликатной, бесплотной красоты. Однажды Ворт одел ее как небесное создание для какого-то костюмированного бала, с тех пор к ней «прилипло» небесное прозвище Ангел.

И именно при правлении Мак-Магона мадам ван Хоффман, американка, ставшая настоящей парижанкой, устроила великолепный прием, на котором присутствовали все гордые аристократы города. Одна из дочерей блестящей хозяйки вышла замуж за барона Штумма [92], крестного сына старого Бисмарка и владельца огромных немецких сталелитейных заводов. Другая дочь стала женой маркиза де Мореса, впоследствии герцог Валламброза [93].

Платья Дома Ворта, 1898. Музей Метрополитен, Нью-Йорк

В тот веселый период знаменитая графиня ди Кастильоне, ставшая клиенткой моего отца, пустилась в одну из своих самых поразительных эскапад. Эта аристократка была воплощением чудачества и прославилась на этом поприще. Она первой появилась на людях в платье с праздничным шлейфом, то есть за юбкой тащился шлейф длиной в добрых пять метров. Этот костюм она дополнила тем, что воткнула перо, торчащее вверх над ее сильно взбитой прической а-ля Помпадур. Вирджиния надела этот необыкновенный наряд на бал в министерстве, и эта сенсация с забавным пером и поразительным шлейфом обсуждалась годами.

Когда возраст совершил свое неизбежное посягательство на ее красоту, графиня была безутешна и заперлась в своей квартире на Вандомской площади. Она не допускала к себе даже старых знакомых, за исключением очень немногих, и разговаривала с ними через небольшое окошечко или отверстие в стене комнаты. Потеря положения царствующей красавицы стала для нее трагедией всей жизни.

В период президентства Мак-Магона экстравагантность и великолепие костюмированных балов достигли своего апогея. Именно тогда вызывающая всеобщее восхищение мисс Монтгомери превратила в сенсацию свое умное и насмешливое лицо и безупречный вкус в одежде. Она появилась на балу де Саган в поразительном костюме «охотник Людовика XV»: высокий посох, шляпа с перьями и все остальное, что я для нее изготовил. Ее партнером в этот вечер был красивый американский юноша по имени Риджуэй, любимец женщин, позже он женился на прелестной мисс Монро. На нем тоже был костюм «охотника», и поскольку этот маскарад был необычен во всем, те двое «stopped the show» [94], как говорят на Бродвее.

Графиня де Пурталес, урожденная Бюсьер, тоже была знаменитостью этого блестящего десятилетия. Эта очаровательная аристократка была одной из самых красивых женщин столетия, но, к несчастью, ее лицо не было фотогеничным, и ни один снимок той эпохи не смог отдать ей должное. Обычно она всегда посылала мне свои фотоснимки в платьях, которые я шил для нее. Я припоминаю снимок, сделанный за год до ее смерти, в платье, изготовленном для свадьбы одной из ее внучек, и другой – где она была моложе, подписанный для меня, но ни один из них не давал представления о ее красоте. Кстати, что касается фотографий, приглашений и пожелтевших на солнце благодарностей, то в этом наши клиенты были неизменно внимательны и милы. И мадам Персиньи [95], и мадам Валевска, верные приверженцы Ворта, всегда приглашали нас принять участие как в домино, так и на разных балах, которые давали в своих министерствах. Баронесса де Пуйи, которая ввела моего отца в наиболее строгие и консервативные семейства предместья Пуйи и ко двору, когда он еще начинал свою карьеру, всегда поступала так же. Баронесса была несколько полновата, что в те дни не считалось недостатком, а пышность была не таким нежелательным качеством, как маленькая грудь (!), но у нее были восхитительные глаза, совершенные белые зубы, а улыбка настолько обворожительная, насколько ее владелица была добра.