Дмитрий Прусаков - Природа и человек в древнем Египте

Подчеркнем, что представление о синхронных кризисных явлениях в природе и обществе в конце Старого царства, вырисовывающееся в ракурсе СЕИ, согласуется с классической египтологической теорией роста экономического и политического могущества номовой знати в ущерб власти царей V-й и, особенно, VI-й династии [см., например: Перепелкин 1988а , с. 373 сл.; O'Connor 1974 , р. 15 ff.], вместе с тем полностью диссонируя с парадоксальной версией отдельных исследователей о незыблемости государственных устоев и даже упрочении авторитета центра — Мемфиса при VI-м царском доме [ Goedicke 1967 , S. 237; Kanawati 1977 , р. 78]. Не говоря о том, что естественнонаучно обоснованный факт экологической катастрофы, неумолимо надвигавшейся на Египет по крайней мере с XXIV в. до н. э., едва ли подпадает под идею нерушимой, тем более — нараставшей социально-политической стабильности в стране на том же этапе, аргументы сторонников этой идеи не кажутся нам весомее и традиционных доводов в пользу обратного. Г. Гёдике, например, противопоставлял общепринятой точке зрения умозаключения, базировавшиеся на анализе царских указов, т. е. именно тех документов казенной канцелярии, от содержания которых, наверное, логичнее было бы в последнюю очередь ждать объективной информации о взаимоотношениях фараонова двора с провинциями и об истинных масштабах его влияния в позднем староегипетском государстве. Позиция большинства египтологов, думается, все же гораздо надежнее: отмеченный при изучении административных должностей Старого царства для V–VI династий переход ключевых властных полномочий, до того составлявших монополию державного семейства, к сановникам нецарской крови [см.: Baer 1960 ; Strudwick 1985 ], и такая археологическая реальность, как захоронение высшей номовой знати того же периода не при столичном некрополе, как прежде, а на территории собственных областей и в богатейших гробницах, пышность которых резко контрастировала с уменьшением массивности монарших пирамид, служат вполне убедительными признаками ослабления мемфисского "абсолютизма", не нуждающимися в ревизии.

Все это, разумеется, не доказывает, что фараоны второй половины Старого царства то и дело шли на уступки стремившимся к обособлению провинциям, будучи беспомощными исполнителями воли мятежных номархов. Государство в лице дворцовой олигархии, по-видимому, сохраняло изрядный запас прочности и при VI династии, косвенной порукой чему — феноменально долгое правление одного из ее представителей, Пепи II, оценивавшееся в 94 года [ Palmer 1861 ]. В числе мыслимых средств сдерживания центробежной общественно-политической стихии, которыми располагал Большой Дом, в свете гипотезы СЕИ древнего Египта мы бы выделили экстенсивное хозяйственное освоение Низовья, подсыхавшего в процессе средиземноморской регрессии, и жалование "богам" и вельможам кормлений на избавленной от воды нижнеегипетской нови, не наносившее прямого ущерба государственной земельной собственности. Теоретически включение в хозяйственный оборот дополнительных площадей Дельты можно считать фактором, унимавшим социальную напряженность в стране, еще и потому, что оно объективно способствовало перемещению в Нижний Египет части обитателей замкнутого в узкую речную долину Верховья, которому развивавшийся экологический кризис (полагаем, предваренный ростом населения Египта) в первую очередь грозил антропогенной перегрузкой аграрного ландшафта; допущение наличия в Египте во второй половине Старого царства внутренних миграций из Долины в Дельту сообразуется со значительным увеличением количества сиен труда в болотистой местности среди изображений в гробницах начиная с V династии.

Вместе с тем староегипетское государство, похоже, так и не прибегло к тотальному централизованному освоению Дельты сродни тому, о котором как будто бы известно из истории XIX династии [см., например: Montet 1952 ], ограничившись передачей здешних земельных угодий в собственность отдельных физических и юридических лиц. Одну из причин отказа Мемфиса практиковать более жесткие административные технологии колонизации Нижнего Египта мы бы усмотрели если не в отсутствии этой задачи, то в неадекватной ей степени концентрации власти под рукой фараонов Старого царства, которым, по-видимому, так и не удалось искоренить архаические традиции номового суверенитета, покоившиеся на мощном экономическом базисе исконной, "от плоти" обладателей, номаршей и сановничьей собственности (nt) dt , противопоставленной государственному (царева клана) достоянию [см.: Перепелкин 1966, 1988б ]. Естественно предположить, что наступление политического кризиса, наряду с деградацией центра, было сопряжено и с возрождением этих традиций.