Дмитрий Мишин - Сакалиба (славяне) в исламском мире в раннее средневековье

В 1953 г., всего через год после появления процитированной выше статьи Левицкого, с новой интерпретацией названия сакалиба выступил И. Грбек. Новизну труда Грбека в значительной степени определило то, что его статья «Славяне на службе у Фатимидов» — первое и до настоящего времени практически единственное серьезное исследование по истории невольников- сакалиба в Северной Африке. В остальном концепция Грбека представляет собой сочетание идей Дози и Амари. Соглашаясь с Дози в том, что на службе у кордовских халифов состояли псевдо-славяне [491, с. 544, 551], Грбек одновременно считал, что в Фатимидское государство доставлялись настоящие славяне с Балканского полуострова, привозимые венецианскими работорговцами [490, с. 548–550] или арабскими пиратами [491, с. 550–551]. При этом г африканские и андалусские сакалиба существовали в полной изоляции одни от других, ибо торговые связи между Андалусией и Магрибом были крайне незначительны по причине вражды между кордовскими Омейядами и Фатимидами [491, с. 552].

Реакцией на трактовку Дози — Леви-Провансаля стала, в некоторой степени, и появившаяся в 1977 г. статья Д. Аялона «О евнухах в исламе», где подробно разбирается и вопрос о сакалиба . Отказавшись от попыток найти для сакалиба этническую идентификацию, Аялон одновременно немало сделал в плане анализа материалов источников. Мнение Дози о сакалиба и в частности интерпретацию фрагмента у Ибн Хаукала Аялон подверг серьезной критике, заключив, что «из источников мы не узнаем, как того хочет Дози, что вначале в Испанию доставлялись настоящие славяне, а затем — преимущественно так называемые «славяне». Для доказательства верности этого утверждения следует найти совершенно новые материалы» [412, с. 101]. Небезынтересно отметить, что, при всей сдержанности в интерпретации понятия сакалиба , Аялон, как до него Левицкий, сближал поселенцев- сакалиба на Ближнем Востоке со славянами, расселенными византийцами в Малой Азии [412, с. 111–113].

Отдельные возражения специалистов не привели к отрицанию трактовки Дози — Леви-Провансаля. Более того, даже Левицкий и Аялон не могли полностью отвергать ее и признавали, что в некоторых случаях слово саклаби употребляется в значении «евнух» [228, т. 1, 95; 412, с. 105]. Ниже мы рассмотрим наиболее показательные случаи употребления слова сакалиба , чтобы выработать для этого понятия собственную интерпретацию.

Найти такую интерпретацию, однако, довольно непросто. Как отмечалось выше, сакалиба в исламском мире предстают перед нами либо как военные поселенцы, либо как невольники и слуги [4] Среди невольников- сакалиба , упоминание о которых мы встречаем в источниках, обнаруживаются как рабы, так и вольноотпущенники, причем определить статус того или иного человека часто невозможно. Вследствие этого в дальнейшем изложении будет использоваться более общий термин — слуги- сакалиба (ед. слуга- саклаби ). . Соответственно с этим, проблема идентификации сакалиба распадается на две части неодинаковой сложности. В случае с военными поселенцами у нас есть важный параллельный источник — рассказы о переселении славян в Малую Азию в византийских и сирийских хрониках. Сближение поселенцев- сакалиба в Сирии и Ираке со славянами в византийской Малой Азии представляется вполне оправданным и, как мы увидим далее, приводит к созданию гармоничной и более или менее полной картины их истории. Но ситуация резко меняется, едва речь заходит о невольниках. В этом случае мы имеем только материалы арабских и персидских источников, часто отрывочные и не вполне понятные. Например, в источниках время от времени встречается выражение сакалибат ал-каср (дворцовые сакалиба ) [напр.: 276, с. 192 для мусульманской Испании; 288, т. 2, с. 145 для фатимидского Египта]. Очевидно, что в данном случае видеть в слове сакалиба чисто этническую категорию неправомерно. Мы имеем дело скорее со слугами, именуемыми сакалиба . Слово это приобретает, таким образом, значение некоей социальной категории. Сторонники идей Дози — Леви-Провансаля придерживаются именно этой точки зрения, утверждая, что оно полностью утеряло первоначальный этнический смысл, приобретя вместо него социальный. Но изменение значения слова — сложный процесс, зависящий от многих факторов. Весьма интересен здесь пример дискуссии, развернувшейся вокруг слова sclavus в латыни. Когда Ш. Верлинден на основе анализа хартий германских королей заявил, что в Германии это слово резко изменило свое значение и стало обозначать раба уже в X в. [613, с. 122–125], А. Марик, возражая ему, указал на три ступени, которое слово sclavus должно было пройти в своем развитии: славянин — порабощенный славянин — раб. По мнению Марика, которое, кажется, более обоснованно, в приводимых Верлинденом примерах речь идет именно о порабощенных славянах, а не о рабах в общем [539, с. 354–355] [5] На сходных позициях стояла и Х. Кепштайн, также занимавшаяся исследованием вопроса исторической эволюции слова «славянин» [509, с. 77–78]. . Схожесть случая заставляет задаться двойным вопросом: эволюционировало ли понятие саклаби в сторону значения «раб» или «евнух» и, если да, то на каком этапе этого движения появляется слово сакалиба в известных нам источниках?