Борис Поршнев - Тридцатилетняя война и вступление в нее Швеции и Московского государства

В-третьих, ни одна из сторон не будет заключать сепаратного мира или перемирия: «не принимать никакого перемирия нового, ни миру без общего совета»; «войну на общего недруга начати вести и закончить по общему совету друг с другом».

В-четвертых, в результате войны будут учинены «праведный и добрый раздел и рубежи с поляками по достоинству и по удобности ц. в-ва»: к Московскому государству должны отойти «искони вечные отчины великого государя нашего его ц. в-ва», «которые отданы были в перемирные годы к короне польской и к Великому княжеству Литовскому» — все земли к востоку от Двины, города («с уездами и волостями») Смоленск, Белая, Дорогобуж, Рославль, Монастыревск, Чернигов, Стародуб, Попова Гора, Новгород-Северский, Почеп, Трубчевск, Серпейск, Невель, Себеж, Красный, Полоцк, Киев. Западная граница России должна пройти по линии «от Полоцка вниз по реке Двине 20 верст к Риге, и от того места [до точки] по реке по Немани вверх выше Городка [Гродно] 20 же верст, и от того места от Немани до реки Днепра [до точки] ниже Киева 100 верст, и вниз тою рекою до Черного моря». На этой примерной основе будет в дальнейшем изготовлен «подлинный рубежный чертеж обоих государств». Пока идут военные действия, оба государя «одолжат себя друг другу помогать»: шведский король всеми силами поможет русскому царю овладеть Полоцком, Смоленском, Киевом и всеми прочими пунктами, находящимися по сю сторону этой линии, а русский царь всеми силами поможет шведскому королю овладеть Вильной и другими пунктами по ту сторону линии. Но хотя бы войска одной стороны, «за недругом гоняючись», и вошли в земли, которые по договору должны достаться другой стороне, первая обязуется не претендовать на них, отдать их («поступиться» — «безо всякого мешканья и сумненья»), «не получить себе ничего от них, кроме корысти про добычею [кроме поживы военной добычею]», которая неминуемо достается войскам. В случае победы Густав-Адольф ни до коронации своей, ни во время коронации не должен обещать Речи Посполитой удержать те места, которые по правде и по настоящему договору принадлежат Московскому государству.

В-пятых, Московское государство согласно и окажет содействие, чтобы Густаву-Адольфу «были на польском и литовском королевстве». Этим царь «воздает его к. в-ву своею дружбою и любовью» за помощь в возвращении Московскому государству исконных русских земель. Уже написано от имени царя в Турцию и Крым, в Польшу и Литву, что царь поддерживает кандидатуру Густава-Адольфа на польский престол и просит поддержать ее. Но условием этой поддержки является обязательство Густава-Адольфа, заняв польский престол, остаться в том же тесном союзе с московским царем, как и до сих пор: «по-прежнему в дружбе, и в любви, и в вечном докончанье, и в соединенье». Шведский король со своей стороны (через Русселя) предлагает «учинить и составить крепкий вечный наследственный мир меж обоих корон… также б и то в соединенье укрепить, чтоб друг другу должен был помогать: хотя который и понаклонится, ино исправлен [поддержан] будет от соединаченного друга». Этот тесный дружественный союз России и Швеции должен быть обязателен и для наследников нынешних государей. Нерушимость западной границы России проект, присланный Русселем, компенсирует перспективой «приговорить, с соединением меж ваших маестатов [величеств], распространение царств ваших [российской державы] к восточной стороне», т. е. свободной русской экспансии на восток [562].

Мы знаем, что контуры этого международного соглашения очерчивались понемногу уже задолго до отправления посольства Б. Пушкина с товарищами. Переговоры велись через Русселя с 1630 г., а также через Мониера и Мёллера [563]. Проект был основательно взвешен властями Московского государства во главе с Филаретом Никитичем. И он производит поистине внушительное впечатление. Правда, О. Л. Вайнштейн выражает удивление готовностью царя и патриарха «подписать столь невыгодное соглашение» [564]. Заявляя, что России гораздо важнее был выход к Балтийскому морю, чем к Черному, что невыгодно было передавать львиную долю Польско-Литовского государства в руки шведского короля и т. п., автор смотрит на XVII в. сквозь призму петровской эпохи, игнорируя, что в XVII в. главной внешнеполитической задачей России еще не было возвращение Прибалтики, — главной задачей еще было возвращение русских, белорусских и украинских земель на западе. На обозримый отрезок времени Московскому государству требовалось обеспечить стабильную границу на западе после воссоединения огромных, некогда отторгнутых от него территорий. Только к XVIII в. экономическое развитие России выдвинуло новую задачу — борьбу за выход к Балтийскому морю: почти весь XVII в. был посвящен борьбе за выполнение совсем иной, безусловно, наиболее прогрессивной тогда задачи — именно той, которая так четко выражена в этом программном внешнеполитическом документе правления Филарета Никитича. Россия должна была получить по рассмотренному выше проекту больше, чем через 35 лет она получила в результате ожесточенных войн по Андрусовскому перемирию 1667 г. Правда, за рубежом должны были остаться и доля Западной Белоруссии, и значительная часть Правобережной Украины. Но даже и это ограниченное решение труднейшей исторической задачи воссоединения с Московским государством русских, украинских и белорусских земель было бы по тому времени выдающимся успехом. Мало того, этот проект основан на идее возможности замены традиционно враждебных дружественными, союзными, основанными на взаимопомощи отношениями России с Польшей. Мысль русских государственных деятелей заглядывала много глубже, чем кажется на первый взгляд: они, несомненно, знали (через Русселя), что Радзивилл и другие польско-литовские магнаты склонялись к избранию Густава-Адольфа лишь при условии, если он вернет Польше не только Лифляндию и Пруссию, но и Силезию, давно отторгнутую у нее германскими императорами [565]. Только Густав-Адольф благодаря своим победам над императором мог тогда осуществить эту столь важную историческую задачу Польши [566]. Одновременное передвижение восточной и западной границ Польского государства, перемещение его на исконную историческую территорию, в западную сторону, при освобождении захваченных на востоке чужих земель могло явиться основой для устойчивого мирного соседства с Россией. Филарет Никитич и его сотрудники смотрели на Густава-Адольфа в перспективе уже не столько как на шведского короля, сколько как на главу этого дружественного Польского государства.