Борис Поршнев - Тридцатилетняя война и вступление в нее Швеции и Московского государства

Второе посольство Густав-Адольф просит направить к нему для одновременного заключения русско-шведского политического соглашения против Речи Посполитой. Он подчеркивает, что указанное содействие царю неизбежно навлечет на него негодование и месть поляков. Поэтому он просит и надеется, что царь вступит с ним в такой союз, при котором Московское государство обязалось бы не заключать мира с Речью Посполитой без его совета и согласия, без включения в этот мир «нашего к. в. и наших королевских великих земель и государств». Если царю эта мысль будет «люба и добра», пусть он пришлет своих послов «с полным наказом», чтобы «о том союзе укрепление сполна договорити и постановити и совершити» [543].

Сопоставляя эту грамоту с одновременно написанной инструкцией послам в Речь Посполитую, мы видим очертания вполне определенного политического курса Густава-Адольфа в польском вопросе. Это — программа решительных и немедленных действий, хотя и с соблюдением всяческой осторожности. Этих документов, в сущности, вполне достаточно для того, чтобы попять возвращение Густава-Адольфа через четыре месяца в расположенную недалеко от польских границ Саксонию, в те места, откуда он год назад начал свой поход.

Послания Густава-Адольфа прибыли в Москву 20 августа 1632 г. [544]Однако можно предположить, что русское правительство узнало о содержании этих посланий или получило устный ответ Густава-Адольфа уже в начале августа. На это предположение наводит сохранившийся в архиве Посольского приказа обрывок дела о необычайно спешном приезде в это время в Москву курьера от Жака Русселя — того самого Лазаря Мавиуса, которому доверялись лишь самые ответственные поручения и которому уже доводилось рисковать головой на службе Русселю или, вернее, Густаву-Адольфу через Русселя. Мы не знаем прямо, что сообщил Мавиус в — Москве, так как налицо только отрывки ответного письма Кн. И. Б. Черкасского Русселю, отправленного с Мавиусом примерно 21 или 22 августа. Но по этим отрывкам видна чрезвычайная важность дела. Если верно наше предположение, что Руссель из Любека (а может быть, еще несколькими днями раньше из Риги) отправил Мавиуса к Густаву-Адольфу, то весь путь до Нюрнберга, назад до Любека и от Любека до Москвы Мавиус проделал за полтора месяца [545]. Он мог доставить Густаву-Адольфу грамоту Михаила Федоровича от 20 июня, врученную Русселю, и получить устные указания Густава-Адольфа, если тот решил и дальше неофициально пользоваться услугами Русселя для сношений с русским правительством. По словам И. Б. Черкасского, Руссель передал через гонца и секретаря своего Мавиуса «статьи гораздо надобные для службы великого государя нашего оно ц. в-ва», дела эти царю и патриарху доложены, и теперь «о тех о всех делах им, великим государям, ведомо». Дальше начинается ответ: «И нынешнего 1632 г. в августе 3 день великий государь наш его ц. в. и отец его государев великий государь святейший патриарх послали на общего [546]недруга, на польского королевича Владислава и на Поль…». Ясно, что Руссель сообщил нечто такое, из чего вытекала необходимость или возможность немедленного начала военных действий. Это могли быть либо вести о подготовке спешного избрания Владислава, либо сведения об окончательном согласии Густава-Адольфа на все обсуждавшиеся условия военного союза против Речи Посполитой. В пользу второго говорят другие слова И. Б. Черкасского в письме к Русселю: и ты также наказывал, «чтоб посланного б твоего отпустить с лучшим и борзым [скорым] договором не задержав» [547]. Значит, Мавиус должен был привезти из Москвы проект договора, подлежащего заключению между Московским государством и Швецией одновременно с началом военных действий.

Итак, русская армия выступила из Москвы 3 августа 1632 г. Передним полком командовал Александр Лесли-сын. Началась Смоленская война. Несомненно, что именно получение ответа Густава-Адольфа послужило последним сигналом, которого только и ждали, без которого по крайней мере не начались бы активные военные действия, даже если бы армия и подошла к границе Речи Посполитой; как известно, русская армия, напротив, уже в сентябре — октябре развернула стремительное и в высшей степени успешное наступление [548]. Таким образом, выступление было в известной мере выполнением союзнического долга перед Швецией. Вся армия была воодушевлена этим союзом. «Передают, — доносил Шютте Густаву-Адольфу 18 сентября, — что, по словам солдат, их царь после бога больше всего надеется на ваше к. в-во» [549].