Борис Поршнев - Тридцатилетняя война и вступление в нее Швеции и Московского государства

Мавиуса не отпускали из Москвы, пока не прибыла подлинная грамота Густава-Адольфа. На другой день по ее получении он был отпущен. Он вез Русселю известие о начале войны и проект договора. Поистине, эти дни были кульминационной точкой жизни и деятельности Русселя [550]. В письме И. Б. Черкасского Русселю передавались благодарность царя и патриарха за его «промысел», их просьба так же стараться и присылать известия и впредь и обещание, что они «<���и вперед учнут тебя жаловать своим государским жалованьем за твою службу». Но главное, Мавиус должен был лично передать Русселю: «С ним наказано к тебе об их государских делах» [551]. Несомненно, что речь идет о согласовании проекта русско-шведского договора. Уже 13 сентября Руссель, получив в Любеке «грамоту и ответ» из Москвы, посылает туда нового гонца, имя которого, по-видимому, Жан де Вержье [552]. Наряду с рядом важных сообщений, свидетельствующих об осведомленности Русселя в делах Густава-Адольфа, де Вержье привез в Москву текст русско-шведского договора, который и был без всяких изменений включен в наказ «Великому посольству», отправленному к шведскому королю [553].

Это посольство начали готовить в Москве еще в июне 1632 г. [554], очевидно, во время пребывания здесь Русселя. Тогда же, как следует из черновика царской грамоты от 20 июня и из письма Русселя от 13 сентября 1632 г., был принят стратегический план начинать войну в конце лета [555]. Открывая военные действия, русское правительство, несомненно, преследовало не только военные цели, но и цель давления на шведского союзника: успешное для России начало войны поставило бы Швецию перед угрозой оказаться не при чем, побудило бы Швецию поспешить с заключением формального договора, принять русские условия. Так рассчитывали в Москве, такой план, судя по всему, рекомендовал и сам Руссель. Поход под Смоленск мыслился как первый акт, как демонстрация, после чего надлежало ждать договора со Швецией и удара по Речи Посполитой с запада. Отправление «Великого посольства» должно было состояться вскоре после начала военных действий. Русское правительство не приняло предложения Густава-Адольфа послать два посольства: одно для найма армии в Германии, другое для заключения договора; отделить первое от второго представлялось, видимо, рискованным (и действительно таило риск лишиться огромной суммы без гарантированной территориальной компенсации). Было решено снарядить единое посольство, снабдив его и деньгами для найма армии и полномочиями для заключения договора. Через 25 дней после выступления армии из Москвы, 28 августа 1632 г., была уже подписана верительная грамота посольству в составе 32 человек [556]во главе с боярами Борисом Ивановичем Пушкиным и Григорием Гори-хвостовым и дьяком Михаилом Неверовым. 19 сентября Шютте получил официальное извещение о предстоящем выезде посольства из России, о чем в тот же день написал Густаву-Адольфу [557]. Но дальше наступила большая задержка с отправкой посольства, которую можно объяснить только одним — ожиданием возвращения от Русселя направленного ему с Мавиусом проекта русско-шведского договора. Считали необходимым сначала неофициально окончательно согласовать проект с «великим послом» Густава-Адольфа, как все еще титуловали Русселя, и только затем направить официальное посольство. В первых числах октября наказ, грамоты, все необходимое для посольства лежало уже совершенно готовым, но посольство тронулось только после того, как приехал де Вержье, 31 октября; текст, привезенный де Вержье, был в последнюю минуту наспех переписан и подклеен к тексту наказа [558]. Соответственно в сентябре — октябре было задержано наступление русской армии на Смоленск и сдерживалось позже в ожидании оформления договора со Швецией (что в чисто военном отношении привело к плохим последствиям, ибо поляки успели укрепить Смоленск).

Наказ «Великому посольству» содержит прежде всего подробную историю русско-польских противоречий со времени Бориса Годунова и мотивы начатой войны. Далее следуют различные положения, которые должны лечь в основу русско-шведского союзного договора. Это, во-первых, взаимное обязательство о ненападении (прежний мир держать «безо всякой неправды», «во веки неподвижно») [559].

Во-вторых, взаимное обязательство совместно стоять «на общих своих недругов» — сыновей Сигизмунда III (Владислава и Казимира) [560]. Оба государя обязуются «всею силою, и думою, и от всего сердца своего» в польском деле помогать друг другу — «людьми, и казною, и всякими мерами, ведущими к недругову разорению; и которому [из них] невозможно будет недруга одолеть, то другому прислать нуждающейся стороне людей по первым вестям ради дружбы своей и не ожидаючи за то никакого платежа, только бы общий недруг скорее от того разорен был их общею дружбою» [561].