Александр Афанасьев - Империя, которую мы потеряли. Книга 2

— Антисемитизм Николая II, отказ вовремя отменить черту оседлости и непонимание всей опасности ставки на бытовой антисемитизм в правой повестке дня и комплектование правого крыла Думы преимущественно депутатами из черты оседлости.

— Грубая ошибка Николая II, выразившаяся в серьезной недооценке опасности, исходящей из очагов финского и прибалтийского национализма, находящихся в опасной близости от Петрограда.

— Грубая ошибка Николая II, выразившаяся в почти безграничном доверии к армии. Доверять надо было органам госбезопасности, которые перед этим надо было кропотливо взращивать. Именно армия — в первую очередь предала своего монарха. Тактически это выразилось в грубой ошибке при составлении плана действия на случай беспорядков в Петрограде — третье положение автоматически отдавало власть в городе военным властям, среди которых и были заговорщики.

— Еще ряд грубых тактических ошибок Николая II: превращение Петрограда в важнейший тыловой центр и центр снабжения всего Северного фронта, расквартирование в городе запасных частей и создание крупных транзитных складов оружия и боеприпасов, допущение оседания в городе большого количества беженцев из Прибалтики и еврейских местечек, грубые ошибки при составлении законодательных актов о положениях военного времени, предоставивших почти неограниченные полномочия в Петрограде военной контрразведке.

Как мы видим, большинство ошибок, ставших причиной революции — совершил Николай II. Но это не те ошибки, в которых его обычно обвиняют.

Царская власть и конкретно власть Николая II не была лучшей из возможных, но то что пришло ей на смену было намного хуже. Уже события Февраля 1917 года показали всю ничтожность нашего прогрессивного общества, всю его незрелость и неготовность управлять страной. Свержение власти Царя — превратилось для нашей интеллигенции из средства в цель, хотя целью оно быть не могло. И после того как Царь ушел — а ушел он кстати без гражданской войны, без попытки поднять войска, довольно быстро смирившись со своей участью — как выяснилось, что плана перестройки общества у нашей интеллигенции как раз и нет — а есть он только у самых радикальных партий, причем такой что волосы — дыбом. Один простой пример: закон о выборах (не сами выборы, а закон о выборах) готовили четыре месяца, и это в ситуации когда дорог был каждый день, когда страна не могла оставаться без легитимной власти. У нас не нашлось своего Александра Гамильтона со своим Федералистом, ни Керенский, ни потом белогвардейцы — так и не смогли внятно объяснить народу чего они хотят, написать план действий. На фоне большевиков они казались безнадежными олухами со своим «непредрешенчеством».

Временное правительство все время своего правления только и делало что интриговало, маневрировало и пыталось хоть как то решать ежедневно сваливающиеся на него проблемы. Вопрос самой концепции переустройства страны был благополучно отложен до Учредительного собрания — но любому здравомыслящему человеку сейчас ясно, что Учредительное собрание не смогло бы ни до чего договориться. Просто был бы еще один шквал дебатов на фоне гибнущей страны.

Михаил Зыгарь об этом ничего не пишет. Он не желает отвечать на вопрос, а как жить людям, когда империя умерла, когда государство умерло. Великое умолчание в его книге — а за что собственно боремся то? Долой царя — а кого вместо него? Конституцию — какую?

Вдумайтесь в такой факт — все хотели конституции (ну или образованное общество хотело), но самих конституционных проектов было очень немного (Основной Государственный Устав Российской Империи, изданный в 1894 году в Лондоне Комитетом Фонда Вольной Русской Прессы; проект движения Освобождения, проект Геллерта), обсуждение их шло довольно вяло и к 1917 году мы пришли не имея ничего. Работу по написанию русской Конституции пришлось начинать фактически с нуля, и она не была закончена даже к Учредительному собранию. У нас не было никого наподобие отцов — основателей Америки, которые могли бы собраться и написать конституцию. Такое собрание у нас затянулось бы на месяцы, сопровождалось бы дрязгами, а закончилось бы почти наверняка — провалом. У нас в политике не было единомышленников, те кто вместе сносили власть в феврале 1917 года — мечтали вцепиться друг другу в глотку и были уверены что это и есть публичная политика.

Впрочем, и сейчас уверены.

Но вопрос не в этом. Михаил Зыгарь ничего не пишет о дальнейшей судьбе героев своей книги, которые столь увлеченно валили власть и разваливали страну. А вот я хочу проделать эту работу. Это небезынтересно.