Давид Гримм - Воспоминания. Из жизни Государственного совета 1907–1917 гг.

Наша группа, по предложению М.М. Ковалевского и М.А. Стаховича, решила отметить юбилейную дату поднесением А. Ф. Кони подарка от имени группы. С юбиляром снеслись на предмет установления места и времени вручения ему означенного подарка. А. Ф. Кони заявил, что он очень тронут нашим вниманием. Ему бы хотелось встретиться с нами в совершенно интимной обстановке. Поэтому он просит нас приехать к нему на квартиру не в самый день юбилея, а днем позже, когда он будет более свободен. Так и сделали. И действительно, с внешней стороны вышло как будто совсем интимно.

Группа наша явилась in corpore [242]. Кроме нас, никого постороннего в назначенное время у него не было. Тем не менее чувствовалась какая-то натянутость, какое-то внутреннее беспокойство, как бы не появился невзначай лишний свидетель тесного общения А. Ф. Кони с нашей группой, лишний слушатель произносившихся речей и свободных суждений. Дружеская беседа не затянулась.

Выступления А. Ф. Кони в общих собраниях Государственного совета тоже не были лишены некоторых любопытных черт. Когда на очереди стояли острые политические вопросы, его голоса не было слышно. Он больше любил выступать по нейтральным вопросам, как то по вопросам народного образования, об авторском праве, о расширении права наследования женщин, о допущении женщин в адвокатуру, о борьбе с пьянством и т. п… Все эти выступления обязательно сопровождались появлением в ложах для публики поклонниц его, т[ак] называемых] жен-мироносиц [243].

Вопрос о борьбе с пьянством составляли излюбленный конек А. Ф. Кони. К нему он возвращался постоянно. Нередко он служил ему прикрытием, удобной формой отступления на заранее заготовленные позиции. Особенно памятен остался для меня один случай такого рода. В ноябре 1916 г. происходили исторические заседания Государственного совета, посвященные оценке грозного политического момента, переживавшегося Россией. Целый ряд членов Совета, в том числе и определенно правые, как напр[имер] гр[аф] В. А. Олсуфьев [244], чередуясь на трибуне Государственного совета, выражали свою патриотическую тревогу по поводу общего хода внутренних и военных дел: указывали на все нарастающее и широко разлитое общее недовольство ходом внутренней политики, на совершающуюся с калейдоскопической быстротою постоянную смену министров, на утрату правительством всякого кредита в широких массах, на пагубную роль разных проходимцев вроде Распутина при дворе, на надвигающуюся опасность чисто революционных вспышек, на тяжкие последствия, которые вся эта неурядица грозит оказать на дух армии, и т. д. и т. д…

В числе ораторов выступил от группы беспартийных А. Ф. Кони. Его речь свелась к тому, что корень зла следует искать в народном пьянстве, с которым необходимо всемирно бороться. Об этом он долго и с увлечением говорил. Никаких других моментов он не коснулся. Скажу прямо: эта речь Кони произвела удручающее впечатление на всех, кто явился свидетелем его выступления: лучше бы он уж совсем промолчал, но только не прибегал бы в этот трагический момент к таким неискренним чисто молчалинским приемам, недостойным уважающего себя общественного деятеля.

Нет, А. Ф. Кони как политик и ответственный общественный деятель не стоял на той высоте, на которую его подняли и на которую он сам претендовал. Позднее он это красноречиво подтвердил своим поведением после Октябрьской революции. Он не был бесстрашным политическим борцом, не был тем политическим Bayard’ом, каким он многим и теперь еще представляется. Это не было ему дано…

Из председателей Совета министров описываемой эпохи наиболее сильной и красочной фигурой являлся, несомненно, П. А. Столыпин. Лично мне с ним мало приходилось иметь дело. В качестве оппозиционного члена Государственного совета я, естественно, стоял далеко от правящих верхов и к общению с ними не стремился.

Правда, иногда обстоятельства прямо вынуждали к этому. Я имею в виду случаи обращения за заступничеством со стороны лиц, которым из-за политической неблагонадежности их грозила высылка в административном порядке из столицы или которые хлопотали о возращении их из ссылки или о смягчении условий ее. Но как раз в таких, впрочем, довольно редких в моей личной практике случаях, как я убедился, не имело смысла обращаться к самому министру внутренних дел, который непосредственно в разбор подобных дел не входил. Гораздо скорее и вернее можно было добиться известных результатов путем обращения к товарищу министра внутренних дел, заведовавшему в данное время делами полиции.