Леонард Мосли - Утраченное время [Как начиналась вторая мировая война]

Через некоторое время Гросскурт и Варлимонт выскользнули из гостиницы и вышли во двор; вскоре за ними последовал генерал Рундштедт. Гросскурт наблюдал, как он ходил взад-вперед, заложив руки за спину, не замечая луж в выбоинах сельской дороги. Рундштедт был одним из старых генералов вермахта, и Гросскурт знал, что он был против грандиозных планов Гитлера. Всего педелю или две назад, когда германская армия катилась по дорогам в Судетскую область, Рундштедт обратился к шефу Гросскурта адмиралу Канарису: «Все это закончится очень плохо, Канарис. Сколько будет длиться этот фарс?»

Канарис не ответил ему, потому что, зная природу нацизма и характер руководства западных держав, он должен был бы сказать:

«Дольше, чем вы думаете».

Для многих мыслящих американцев, хотя их было по так много, как некоторые представляли, Мюнхен явился частично поражением и Соединенных Штатов, а не только Англии, и зловещим предостережением относительно того, перед какого рода кризисом могла оказаться неподготовленная и сверхбеспечная американская нация в недалеком будущем. Рузвельт понимал это, но он также понимал, что политически было бы неправильно говорить об этом слишком громко, ибо это только вызвало бы тревогу в американском народе и сыграло на руку изоляционистам. Вскоре после Мюнхена он начал занимать более твердую линию в отношении нацистов, но только постепенно претворял ее в жизнь.

7 октября 1938 года президент созвал в Белом доме заседание своего кабинета, после которого министр внутренних дел Гарольд Икес записал в своем дневнике: «Как я узнал от президента, в ближайшем будущем он ожидает, что Германия потребует себе колонии, и, в процессе удовлетворения ее аппетита, есть подозрения, что Англия предложит ей Тринидад и окажет давление на Францию, чтобы та уступила Германии Мартинику. Это дало бы Германии сильные форпосты на нашем восточном побережье, как и у берегов Центральной и Южной Америки. Затем англичане будут настаивать, чтобы наша страна согласилась передать эти пункты немцам «в интересах сохранения мира во всем мире».

Возникшие у президента Рузвельта «подозрения» относительно колоний для Германии основывались на донесениях американской разведки; ни в немецких, пи в английских документах не упоминаются эти острова, однако факт остается фактом, что Чемберлен думал о закреплении своего «сближения» с Гитлером путем предоставления ему некоторых колоний, чтобы задобрить фюрера.

Однако, если политическая линия в отношении Германии начинала приобретать определенную твердость в Вашингтоне, то нельзя сказать этого про американское посольство в Лондоне. 19 октября англичане оказали американскому послу Кеннеди своеобразную честь, пригласив его выступить с речью на обеде в Военно-морской лиге в честь дня Трафальгарской победы. Исполненный сознания долга, он информировал государственный департамент, что собирается в своей речи выразить удовлетворение мирным решением Мюнхенской конференции четырех держав, а госдепартамент не высказал никаких возражений. Почему же госдепартаменту возражать? Разве пе сам Рузвельт послал поздравительную телеграмму Чемберлену? Но госдепартамент не сообщил об этом намерении своего посла Белому дому и не проверил текст предстоящего выступления Кеннеди.

Посол отдавал себе отчет в том, что для него это важный случай и что он должен взвесить каждое слово. Он знал, что к этому времени он стал противоречивой фигурой как в своей собственной стране, так и в Англии. Его противники в правительстве Рузвельта, да и сам президент в данном случае, считали, что он оказался «в руках леди Астор и кливлендской группы» 1и стал слишком большим англофилом. С другой стороны — многие англичане считали, что он оказывал сильнЬе влияние на сторонников политики умиротворения, проводимой Чемберленом. Однако убеждение Кеннеди было слишком сильное, чтобы скрыть его, и в одном месте своего выступления он заявил: «Я давно придерживаюсь той точки зрения, что как для демократий, так и для стран с диктаторскими режимами непродуктивно усиливать разрыв, существующий в настоящее время между ними, путем подчеркивания различий, которые сейчас и без того очевидны. Вместо дальнейшего продолжения шума вокруг того, что считают несовместимыми явлениями, они могли бы с обоюдной выгодой направить свою энергию на решение общих для них проблем путем попытки восстановления добрых взаимоотношений на мирной основе. Верно, что у демократических и диктаторских режимов имеются важные разногласия во взглядах, которые в некоторых областях более глубоки, чем в политике. Однако просто нет никакого смысла позволять этим разногласиям разрастаться до неудержимого антагонизма. В конце концов, нам придется жить вместе в одном и том же мире, правится нам это или нет».