Василий Молодяков - Шарль Моррас и «Action française» против Германии - от кайзера до Гитлера

Реакция не заставила себя ждать. Историк Эрнест Лависс – член Французской академии и директор Высшей нормальной школы, а ранее один из столпов Сорбонны, не только ученый, но и высокопоставленный администратор – признал повсеместное увлечение фактографией и «занесением на карточки» как последним словом науки, но решительно отказался признать эту методологию вредной для национальной культуры и вызванной германским влиянием. Декан факультета словесности Альфред Круазе – явно не забывший кампанию «людей короля» против лекций Талама о Жанне д'Арк – ответил Агатону, «который оказал нам честь, восстав из могилы, дабы открыть правду», что стране нужны «труженики науки», вооруженные «эрудицией», а не «люди духа, симпатичные дилетанты» (НМЕ, 66–74).

В тогдашней Франции слово «эрудит» означало не широко образованного человека, но именно специалиста в конкретной узкой области, знатока фактов без понимания общей картины, педанта, не выходящего за пределы четко очерченной тематики. Одним словом, «специалист по Нестору Кукольнику», не знающий ничего вокруг, если воспользоваться известным примером из отечественной практики.

В начале XX века, особенно перед Первой мировой войной, во Франции и России многие ассоциировали данный тип с немецким «герром профессором». Одни иронизировали над ним в духе «суха теория, мой друг» и т. д. Другие, напротив, считали такой подход единственно научным: без максимально полного знания фактов невозможны обобщения, – и потому лучшей альтернативой дилетантизму и «импрессионизму». Разве не «занесением на карточки» занимались участники знаменитого Пушкинского семинара профессора Семена Венгерова в Петербургском / Петроградском университете? И разве не там – или в непосредственной близости от него – рождался «формальный метод» как реакция талантливой, амбициозной, ищущей свое место молодежи на господство культурно-исторического метода…

Спор имел принципиальный характер и растянулся на годы. «Открывая сыновьям народа сокровища классической культуры, источник энергии, разума и красоты, мы хотим привить всем ощущение наших корней и уважение к ним», – заявил Агатон в разгар дискуссии (НМА, 28). Молодежь «просила открыть ей то, что еще оставалось живо в произведениях прошлого, дабы напитаться от них. А ей велели искать у забытых авторов источники великих произведений», – напомнил Массис в 1912 г. в статье «Моральный кризис университета» (НМА, 90). «Прямая задача Сор бонны, – подчеркивал он в апреле 1914 г., – хранить вкус и ум литературы, формировать дух своих учеников с помощью дисциплины философского разума, прививать им здоровые интеллектуальные методы, словом, учить их читать и думать, поддерживая в них связь с традицией» (НМА, 82–83).

Формально споры велись о методологии высшего образования и научных исследований, о содержании учебников и учебных программ, однако их идеологический и политический характер сразу стал очевидным. Сторонниками классического образования (как и в императорской России) оказались консерваторы, а либералы прямо выступали против преподавания латыни как «церковного» языка. На первое место в истории французской литературы выдвигались просветители и романтики вместо классицистов и поэтов «Плеяды», не говоря об авторах более ранних эпох.

Сторонники современного светского образования и новейших научных методов как на подбор были республиканцами, атеистами, кантианцами, наследниками «принципов 1789 года» и пацифистами. «Демократия держит и ценит их, потому что у нее вкус к посредственности», – утверждал Бенджамен [116] Benjamin R. La farce de la Sorbonne. P. 152. (RBS, 152). Националисты – будь то из поколения Морраса или Массиса – считали их носителями и пропагандистами «философии поражения», против которой начала восставать молодежь. «Ни к одному поколению старшие не относились так плохо, как к нашему, – заявил Массис в 1912 г., явно имея в виду не Барреса, Морраса или Пеги. – Ни одно поколение так решительно не отторгало себя от них» (НМА, 89). Основания для таких суждений имелись.

Общаясь со студентами и лицеистами в процессе подготовки анкеты о «Духе новой Сорбонны», Массис и де Тард узнали и поняли много больше, чем поначалу рассчитывали. Во-первых, молодые охотно идут на контакт с такими же молодыми, которые ничего им не навязывают, но только расспрашивают, уважительно и внимательно относясь к услышанному. Во-вторых, их волнуют не только проблемы образования, но настоящее и будущее страны, во многих сферах. У соавторов появился замысел новой анкеты – о духовных, идейных и политических пристрастиях молодых французов.