Отношение Морраса ко всему германскому, особенно прусскому – прусскому не столько исторически, сколько символически, – было простым и лишенным нюансов. Всех немцев он видел варварами, делая снисходительное исключение для тех, кто «имел счастье романизироваться» (ВМС, 124). Французам нечему учиться у них, а потому не стоить тратить время на их язык и литературу. Немецкую философию Моррас считал просто вредной для Франции.
Случай Барреса сложнее и интереснее.
Одновременно «барресист» и «коллаборант», Рамон Фернандес пытался посмертно помирить его с Германией. Напомнив, что предки матери писателя были родом с берегов Рейна, он в 1943 г. писал: «Баррес не желал видеть Германию угрожающей Франции, а после 1918 г. мечтал о Франции, угрожающей Германии, однако без Германии Европа теряла для него равновесие и смысл существования. Для Барреса Германия была одновременно и в равной степени полюсом притяжения и полюсом отталкивания. Его отношение к ней было слишком страстным для однозначного определения. <���…> Эмоциональные склонности и германские корни всегда побуждали Барреса страстно искать modus vivendi с Германией. <���…> Мысль Барреса не отлучить от германского присутствия, от германского влияния или от борьбы с германским влиянием. Германия дружественная и враждебная, Германия, которую он с тревогой изучает и которую не хочет выслушать, Германия, которую он надеется изменить по своему хотению и которую склонен воспринимать упрощенно, – эти сменяющие друг друга лики Германии, отражающие страсть, страх, желание, мудрость, составляют часть барресовского целого. В этом его радикальное отличие от других французских националистов того времени» [79] Fernandez R. Barrès. P. 13, 26–27.
.
В трактовке Фернандеса видна тенденциозность по обстоятельствам времени и места – если не лукавство, как допускал его сын и биограф Доминик Фернандес, писатель и академик [80] Dominique Fernandez. Ramon. Paris, 2008. P. 708–709.
. Баррес не отвергал немецкую культуру, но считал ее во всех отношениях ниже французской. Лучшее в Германии создано немцами под французским влиянием; остальное духовно порочно и потому вредно.
Лотарингия занимала не меньшее место в его мыслях и текстах, чем Прованс у Морраса, но Баррес подчеркивал ее историческую обособленность от Франции: «Я лотарингец; моя маленькая страна всего лишь век назад (так! – В. М. ) стала французской. <���…> У нас был свой правящий дом, свои обычаи и институты – всё необходимое для завоевания места в истории или хотя бы для поддержания порядка, безопасности и создания своей национальности. К сожалению, в политике наши герцоги уступали Капетингам. Сначала они нас плохо защищали, а потом и вовсе бросили» (SDN, I, 88). «Я лотарингец-француз и боюсь стать лотарингцем-немцем, – писал он в 1905 г. – Мне нужно, чтобы социальная группа под названием Франция продолжала существовать, поскольку в ней я нахожу нравы и обычаи, к которым привык, мой способ чувствовать, мое понимание чести, мой язык. Ничто не важно для меня так, как слава Франции» (ВМС, 678).
Для Барреса граница Франции и Германии, понимаемых как два культурных ареала, две цивилизации, проходила по Рейну. Он считал всю долину Мозеля и западный берег Рейна единым целым – исторически и географически, культурно и психологически, чему не соответствовали проведенные монархами или политиками государственные границы. После Первой мировой войны Баррес выступал за отторжение от «пруссианизированной» Германии западного берега Рейна и за создание там независимого или хотя бы автономного государства с преобладающим влиянием Франции, благотворности которого он посвятил книгу «Гений Рейна» (1921).
В отличие от Морраса, Баррес неоднократно бывал в Германии: одним из сильнейших впечатлений юности для него стал вагнеровский фестиваль в Байроте. Но главной целью было посещение «отторгнутых провинций» Эльзас и Лотарингия, с интеллигенцией которых – «заложниками Франции в Германии» (BSA, 75) – он поддерживал тесные отношения.
Выступая 15 августа 1911 г. в Меце перед «лотарингскими соотечественниками», Баррес говорил: «Да здравствует Лотарингия! Это она всегда делает французов едиными. <���…> На протяжении сорока лет самая постоянная мысль Франции обращена к Мецу и Страсбургу. Мы не сводим с вас глаз». «Великий Боже, не для того чтобы вас судить! Никому из нас не приходит на ум судить о ваших действиях с французской точки зрения или вмешиваться в ваши отношения с Германией» [81] Maurice Barrès. Un discours à Metz (15 août 1911). Paris, 1911. P. 12, 9.
, – поспешил добавить оратор, понимая, что местные власти могут сделать правильные по существу, но дипломатически нежелательные выводы.
Читать дальше
Конец ознакомительного отрывка
Купить книгу