Пантелеймон Кулиш - История воссоединения Руси. Том 3 [вычитано, современная орфография]

Новорожденных детей мещане возили иногда за десять и более миль для крещения по православному обряду. В такие же отдалённые места отправлялись и новобрачные для венчанья. Умерших в древнем русском благочестии старались хоронить тайно у церквей, окружённых могилами предков; но случалось, что новые могилы были раскапываемы фанатиками, и мёртвые тела выбрасывались, как падаль, в поругание православия. Случались и такие сцены, что погребённое, как говорилось, на «королевском грунте» неотпетое тело вынималось из земли и отпевалось униатским священником, но мещане вырывали его из рук у признанного законным духовенства и погребали неотпетым.

Всё это вместе представляло явление крайне дикое, но, по социальному строению Речи Посполитой, совершенно естественное. Речь Посполитая была не монархия и не республика, а собрание монархий и республик, существовавших рядом одна с другой на праве невмешательства. Лишь только церковная уния была объявлена, многие церкви, подаванье которых (jus patronatus) принадлежало непосредственно королю, переданы были архиереям-униатам фактически, а на прочие распространено их владычное право во всех так называемых королевских городах и во всех «маетностях королевского стола». Урядники, управлявшие этими маетностями, в качестве старост и державцев, получили от короля строгое повеление — не допускать местных попов до непослушания своим иерархам. Так точно распорядились и расположенные к унии помещики в своих родовых имениях, по отношению к которым они были такие же государи, как Сигизмунд III — по отношению к своим королевщинам. Напротив, паны, остававшиеся покамест верными православию, сохранили принадлежащие к их маетностям церкви в послушании цареградскому патриарху, а паны-протестанты — или оставляли у себя православные церкви на полной воле прихожан, или переделывали в лютеранские и евангелические храмы, или же уничтожали, как притоны суеверия. Образовалось таким образом четыре монархии, из которых первая основана была на ленном праве, имея во главе своей короля, раздавателя ленов, то есть королевщин, а три остальные представляли группы более или менее мелких королей — владельцев, окружённых своими вассалами, так называемой низшей шляхтой. По закону невмешательства, каждая из этих монархий имела полную возможность позволять себе делать с религией всевозможные безобразия, и потому-то в королевских городах могли униаты и католики выбрасывать мёртвых из гробов совершенно так безнаказанно, как в панском городе Остроге печатались протесты против римского папы, а в других панских городах (которых, впрочем, было немного) и во всех панских местечках и селах строились лютеранские и кальвинские молельни.

Положение монархий, входивших в состав Речи Посполитой под главенством короля, было совершенно независимое; но далеко не таково было положение республик, именно городских муниципий, которые величали себя местскими речами посполитыми. Члены этих республик, мещане, по отношению к королю, а в помещичьих городах по отношению к пану, были не только подданные, но и хлопы. Они к гражданскому обществу не принадлежали и никакого участия в конституционных съездах или сеймах не принимали. Как у пана в селе мужики, так у короля и магната в городе мещане, а с мещанами и их попы, беспрекословно обязаны были подчиняться административным распоряжениям владельца. По обнародовании в Бресте Литовском церковной унии, виленские мещане возмутились против неё, подобно мещанам брестским. Присланная по этому случаю в Виленский магистрат королевская грамота не обинуясь называет их желание сохранить отеческое православие своевольством против верховной власти, бунтами я розрухами, нарушающими общественное спокойствие. Король воспретил виленцам строить предпринятую ими новую церковь, говоря, что они имеют в виду не столько хвалу Божию, сколько распространение своей ереси и бунтов в Речи Посполитой. Он сослался на привилегии предшественников своих, по смыслу которых, нигде и никаких церквей в его государстве строить не позволялось, без ведома и разрешения господарского. Он, конституционный государь относительно шляхты, выставил себя неограниченным владыкой коронных имуществ. И паны, будучи столь же неограниченными государями в том, что ими, как говорилось, выслужено на государях, не могли, в подобных случаях, оспаривать панское право короля в королевщинах.

Так стояли вещи в Речи Посполитой, и потому-то мещане, верные религии предков, должны были отдельно от шляхты отстаивать православие. Церковная уния, рассматриваемая юридически, имела такие же непреложные основания, как и уния политическая, устроенная на люблинском сейме 1569 года. Польская государственность, развившаяся из древних лехитских начал, выработала у нас в отрозненной Руси народ в народе, и такие люди, как Острожский, помогли ей скрепить свою работу политической унией. Оставалось увлечённую польскими правами и вольностями русскую шляхту разлучить с единоверцами, которые, не называясь народом по государственной конституции, тем не менее продолжали разуметь себя народом, и на самое дворянство смотрели, только как на охранённых привилегиями собратий своих. Отсюда вышло, что русские мещане, относительно веры предков, стояли в естественном, исторически верном положении, напротив русская шляхта — в положении двусмысленном. Русская шляхта принадлежала к двум лагерям, и по этому самому не могла действовать в пользу православия так искренне, как это представляется на первый взгляд читателю её манифестаций. Там, где мещане со своим духовенством, в случае торжества унии, потеряли бы всё, и даже имя русских людей, там дворяне сбросили бы с себя только простую русскую одежду и облеклись бы в польские нарядные жупаны. Из-за каких же благ было им жертвовать правами и вольностями, равнявшими их с венценосцами? Только такие капризные магнаты, как Острожский, могли вдруг повернуть оглобли обратно к православию, когда всё уже было у них улажено для путешествия в польскую будущность. Только такие недалёкие, как он, люди могли подчиняться внушениям русских протестантов, которые сами, в их глазах, отверглись отеческого православия и таким образом примкнули к чуждым народностям. Только такие деланные из панов архиереи, каким был Гедеон Болобан, способны были, продав неосмотрительно своё отступничество королевской партии, предпочесть потом главную роль среди православных второстепенной роли среди униатов. Протесты шляхты обходились ей весьма дешево, и притом располагали королевскую партию к уступчивости в сделках вовсе не религиозных. Протесты мещан вели их в суды, где судьи прямили иноверному королю, подвергали их тяжёлым взысканиям, заключениям в темницы, изгнаниям, а часто и смертной казни.