Антон Шиндлинг - Кайзеры

Прежде всего необходимо подчеркнуть следующее: Германская империя нового времени началась с чистого листа и представляла собой совершенно новую конструкцию, а не разжиженное столетиями некое производное империи Гогенштауфенов. К 1400 году, при королях Вацлаве Ленивом и Рупрехте, от империи осталось разве что название, при упоминании которого многие лишь пожимали плечами — нечто, подобное посткаролингской эпохе IX века, когда титул императора носили итальянские князьки Гвидо, Ламберт или Беренгар Фриульский. Руками Габсбургов — Фридриха III, его сына Максимилиана I и правнука Карла V — был восстановлен высочайший престиж императорского титула, а императорский престол начал прочно ассоциироваться с новой организацией империи. Немало дискутировался вопрос о том, какого рода была империя Карла V в конце этой реконструкции: была ли восстановлена средневековая христианская империя, или за этим процессом стояла в первую очередь рациональная модернизация, связанная с династической идеей, или, наконец, в основе этого лежали притязания на светское мировое господство, стремление к мировой гегемонии. При всей важности этих вопросов для самой империи важнее было то, что Карлу не удалось реализовать свой общий замысел в отношении императорского престола — ему не удалось ни сделать эту корону наследной для своей династии, ни создать такую ситуацию, когда владельцами ее становились бы попеременно испанские и немецкие Габсбурги, хотя в какой-то части это ему все-таки удалось. К числу таких частичных успехов можно отнести реальное соединение императорского престола с Германской империей, завершенное братом Карла Фердинандом I. Фердинанд, ставший в 1531 году римским королем, а в 1556 году императором, сделал страной постоянного пребывания императоров Австрию, а резиденцией императоров — Вену. За это его, скорее всего, по праву считают основателем Германской империи нового времени. В результате этого германская императорская власть приобрела те черты, которые остались характерными для нее и два столетия спустя: несмотря на наличествовавшую тенденцию к мировому господству, а также связи с папством и Испанией, присутствовало устойчивое отождествление с Южной Германией и Австрией; несмотря на блеск и европейский масштаб, имели место элементы провинциального патернализма; несмотря на однозначную многолетнюю приверженность старой церкви, в общем случае проводилась мягкая реформаторская и миротворческая политика. Утрата гегемонии в Европе, перешедшей теперь к Испании, компенсировалась для германского императора тем фактом, что немецкие князья, включая монархов Саксонии и Бранденбурга, теперь безоговорочно признали его. Фердинанд I, достигший столь потрясающих успехов, остался для своих преемников недосягаемым идеалом. Однако и его более слабым преемникам удавалось склонить на свою сторону субъектов империи. Так, в 1603 году императору удалось собрать совершенно небывалую сумму — 86-месячный общеимперский взнос на финансирование войны с Турцией. Стоит напомнить, что это произошло в обстановке постоянно нараставшей религиозной нетерпимости. Из этого, конечно, следует, что императоры не смогли добиться серьезных успехов в области религиозной политики, но в то же время, чем ожесточеннее становились межконфессиональные распри, тем больше возрастал авторитет императора как последней посреднической инстанции. Император Маттиас и кардинал Клезль попытались использовать именно эту возможность в преддверии Тридцатилетней войны. Однако эта примиряющая власть не обладала внутренней прочностью и, казалось бы, должна была разрушиться, когда после 1618 года империя окончательно превратилась в поле сражения двух вооруженных религиозных партий. К тому же пришел конец могуществу Испании, и доминирующей силой в Европе стала бурбоновская Франция. Для роли посредника, за которым стояла Испания, места уже не осталось. Что же дальше? Император-тень, как в эпоху позднего средневековья, или империя Бурбонов, постепенно захватывавших Германию и продвигавшихся с запада на восток? То, что случилось, было одновременно парадоксом и новым началом, и случилось это во время правления обоих императоров эпохи Тридцатилетней войны. Первый из них, Фердинанд II, достиг в Германии такой власти, какой не достигал ни один император со времен Фридриха Барбароссы. Ему удалось подавить богемский мятеж, изгнать из Пфальца «Зимнего короля», очистить Германию от протестантских ландскнехтов и датчан и с помощью Валленштейна привести императорские армии на берега Балтийского моря — в 1629 году вся Германия была у его ног, но в итоге он не достиг ничего. Под давлением князей он был вынужден изгнать Валленштейна, а впоследствии даже объявить его предателем. Шведы и французы объявили ему войну, и их войска наводнили страну. Но самое главное — ему не удалось с помощью эдикта о реституции восстановить в империи права католиков, за которых он прежде всего и сражался. Напротив, Фердинанд III, вскоре утративший плоды последних побед своего отца, поставленный в военном отношении на колени и вынужденный подписать Вестфальский мир, значительно усиливший влияние князей и ущемивший права императора, открыл своим правлением новую эпоху в развитии императорской власти. Наглядным признаком этого начала явилось то, что Фердинанд III впервые после окончания войны на полтора года (1652–1654) прибыл на территорию империи с тем, чтобы лично председательствовать на рейхстаге в Регенсбурге. С этого времени рейхстаг больше не собирался ни в Аугсбурге, ни в Шпейере, а исключительно в Регенсбурге. С 1663 года и вплоть до 1806 года рейхстаг был постоянно действующим органом. Эго говорит о тенденциях нового этапа возрождения империи: оно было глубоко и однозначно связано с превращением Австрии в великую европейскую державу, которое завершилось к концу XVII века.