Нина Молева - Ее звали княжна Тараканова

вашего императорского величества

всеподданнейший раб князь Александр Голицын.

Октября 26-го дня 1775 года. Санкт-Петербург

И наконец, желанная развязка! Резко ухудшившееся состояние неизвестной никого не заставляет спешить с расспросами. Наоборот — ее будто забывают. Главное — все приближается к «естественному» концу. Совесть гуманной и просвещенной монархини может быть спокойна. И если даже смерть окажется чем-то ускорена, Екатерина располагает заранее выданным свидетельством — это дело натуры, а не человеческих рук.

А. Г. Орлов — Екатерине II

Всемилостивейшая государыня!

Во все время счастливого государствования вашего императорского величества службу мою продолжал сколько сил и возможности моей было, а ноне пришед в несостояние, расстроив все мое здоровье и не находя себя более способным, принужденным нахожусь пасть к освященнейшим стопам вашего императорского величества и просить от службы увольнения в вечную отставку вашего императорского величества.

Всемилостивейшей моей государыни всеподданнейший раб

граф А. Орлов-Чесменский.

1775 года ноября… дня.

От бывшего любовника, Григория Орлова, Екатерина II поторопилась откупиться по-царски. Ничего не было жаль. Другое дело Алексей. Конечно, он привез «самозванку», но ему достаточно звания «Чесменского» — за морскую победу, 60 000 рублей и серебряного сервиза. Правда, в честь него был еще воздвигнут памятник из уральского мрамора в Царском Селе и в семи верстах от Петербурга церковь и дворец. Впрочем, и церковь и дворец были посвящены Чесменской победе и принадлежали императрице. В остальном Алексея Орлова вообще встретил на редкость холодный прием, замеченный с нескрываемым злорадством многими современниками. Когда двор выехал обратно в Петербург, граф Чесменский остался (вынужден был остаться?) в Москве. Секретным распоряжением Потемкина начальник московской полиции устанавливает за ним негласный надзор. Мало ли к чему могло привести несомненно законное возмущение графа! И как последняя попытка привлечь к себе внимание, напомнить о неоценимых и оставшихся неоплаченными услугах — прошение об отставке.

А. М. Голицыну — А. Г. Чернышев.

Секретно

Его сиятельству

высокоповелительному господину, генерал-фельдмаршалу,

сенатору, ее императорского величества генерал-адъютанту,

действительному камергеру и разных орденов кавалеру князю

Александру Михайловичу Голицыну

От генерал-майора и санктпетербургского обер-коменданта рапорт. Во исполнение высочайшего ее императорского величества соизволения, данным мне сего году минувшего мая 12-го числа, ваше сиятельство повелением предписать изволили, когда некоторая женщина, с двумя при ней находившимися поляками, с ее служанкою и камердинером в Петропавловскую крепость привезена будет, то от посланных принять и содержать в том месте, где бывают по делам тайной экспедиции колодники, вследствие чего оная женщина, и с теми находившимися при ней людьми и сверх того четырьмя ее слугами, от посланных того ж мая 26-го числа в Петропавловскую крепость мною принята и на повеленном основании в показанное место посажена и содержана была, которая с самого того времени означилась во одержимых ее болезненных припадках, в коих хотя беспрестанно к выздоровлению оной старание употребляемо было, точию та болезнь более в ней умножалась, а напоследок сего декабря 4-го дня, пополудни в 7 часу, означенная женщина, от показанной болезни волею божию умре, а пятого числа в том же равелине, где содержана была, тою же командою, которая при карауле в оном равелине определена, глубоко в землю похоронена. Тем же караульным, сержанту, капралу и рядовым тридцати человекам, по объявлении для напоминовения верности ее императорского величества службы, присяги о сохранении сей тайны, от меня с увещеванием наикрепчайше подтверждено. Прочие же: оставшиеся два поляка, служанка и камердинер и четыре слуги обстоят все благополучно, о чем вашему сиятельству покорнейше рапортую

Андрей Чернышев 6 декабря 1775 года

Теперь это было все. «Некоторая женщина» перестала существовать, и здесь, пожалуй, трудно подозревать подделку. Слишком непохоже на нрав Екатерины держать годами около себя своего врага. Целых два года ждать какого-то там наводнения на Неве, когда сырость каземата, одиночество, голод и чахотка могли сделать свое дело гораздо быстрее и вернее. Оставалось только обязать молчанием всех участников последнего действия с неизвестной, и это сделано безукоризненно. По-видимому, приводимые в пользу сохранения тайны доводы представлялись каждому реальными и убедительными. Память о «некоторой женщине», казалось, исчезла.