Марина Кравцова - Княжна Тараканова - Жизнь за императрицу

Государыня Елизавета Петровна, дочь первого императора российского, вновь подошла к зеркалу, долго смотрела на отражение… Лет двадцать назад даже зеркало, казалось, льстило величественной русской красавице, а теперь… Закат. Дни идут на убыль – ее дни. Все чаще хворобы, боли – да вот теперь еще и обмороки, будь все неладно. В горькую усмешку складываются губы царицы, глаза наполняются слезами. Елизавета отходит от зеркала, встает перед иконами…

– Владычица, – спрашивает земная властительница Царицу Небесную, – что с Россиюшкой-то будет? Петруша, племянник мой единственный, наследник, скорбен головкой…

И снова, как всегда, в ответ на сокрушение – утешительная мысль: «Зато Катя умна». Нет! Елизавета недоверчиво качает головой. Жену наследника, молодую великую княгиню Екатерину Алексеевну, она не любила. Когда женила племянника, расчет был простой: сосватала Петруше принцессу-нищенку из крошечного княжества германского – а та теперь всю жизнь не устанет в ножки кланяться. Не то вышло… Эх, да что об этом… «Без меня пусть отныне разбираются. Не дети, чай… Мне же о вечности подумать пора. Близка она, чувствую… Страшно, Господи…»

Устало опустилась в кресло – больные ноги с трудом держали грузное тело. Случай вдруг припомнился – удивительный случай. О нем долго перешептывались в столице после смерти императрицы Анны Иоанновны. Передавали друг другу с изумлением, будто умирающей царице привиделась самая опасная соперница ее за власть – Елизавета, привиделась величаво восседающей на престоле. Так и вышло: дочь Петрова вскоре силой взяла трон отцовский. Ах, тяжкий, страшный крест эта власть… Не знала она тогда… А сейчас вдруг Катя на троне представилась – монаршая корона на темных волосах, лицо строгое, но ласковы глаза – умеет Катерина приветить… Ох, да неужто…

И вновь упала перед образами Елизавета Петровна, и вновь раздались тихие слова молитвы, и молча внимала им Богородица…

…В комнате царицы уже стало чуть-чуть светлей, а над Украиной ночь еще властвовала. Теплый ветер принес в девичью светлицу запах цветения из белого сада, задул облетевшие лепестки через растворенное окно.

В майской ночи, так же на коленях перед образом Небесной Владычицы, молится девушка. Молится прочувствованно, жарко…

Ласково глядят святые с икон. Нет у них строгости для девицы. Она читает на память канон Богородице. Сосредоточено красивое круглое лицо, но пухлые губы нет-нет да дрогнут в тихой улыбке. Светлые волосы мягко стелятся из-под косынки на бархат платья. Большие серо-голубые глаза доверчиво смотрят на образ. А образ… Да что же это? Ведь иконный лик Царицы Небесной схож – как ни странно – удивительно схож с юным личиком молитвенницы!

Сережу Ошерова в Черниговскую землю вез дядя.

– Серж, мон шер, – тянул Дмитрий Иванович дорогой, в то время как разморенный от долгого пути Сережа полудремал, полумечтал в духоте щегольской дядюшкиной кареты, – мальчик мой, явись перед тетушкой настоящим шевалье. Ты юноша тонкого ума и благородной души – утешь свою тетю дражайшую. Жаль ее, до сей поры тоскует по незабвенному нашему братцу, покойному твоему родителю. Pauvre Александр! Царствие ему Небесное! – прибавил дядюшка по привычке, забывая, что просвещенному человеку, недавно вернувшемуся из Парижа, поминать так серьезно имя Божие вроде бы мове тон.

– Ах, mon oncle, я приложу все старания, чтобы засвидетельствовать дорогой тетушке мое самое глубокое сердечное почтение, – отделался юноша длинной французской фразой, зная, что доставит этим добрейшему Дмитрию Ивановичу живейшее удовольствие. И чтобы укрепить его в сем приятном настроении, добавил по-немецки: