Марина Кравцова - Княжна Тараканова - Жизнь за императрицу

– Княжна Тараканова.

И протянула руку для поцелуя.

Самый сладкий, самый теплый ветер, какой только может летать по свету, сотрясал тяжелые кроны, и они забрасывали сад цветочным снегопадом. Сережа не думал о том, что творится с ним, и почему так непривычно и глухо что-то побаливает в груди… Он любовался мягкими золотистыми локонами, выбивающимися из-под тонкой, дорогого материала косынки, взволнованно вслушивался в переливы чистого, сильного голоса. Княжна, светловолосая и светлоглазая, в белом атласном платье, была продолжением белой весны, ее неотъемлемой частью. А лучше – царицей! Да, именно так.

Она повела себя непонятно. Не распрощалась, но и не пригласила в дом. Села вновь на скамью, пригласила и Сергея садиться. Он присел в некотором отдалении, чувствуя непривычную робость. В девушке, такой юной, не старше, видимо, его самого, ощущалась спокойная, уверенная сила.

Княжна без устали расспрашивала обо всем, что могла, причем ее русская речь звучала без малейшего акцента. Сережа отвечал, все сильнее робея. Девушка наконец заметила это и чуть усмехнулась.

– Прошу простить, Сергей Александрович, ежели мое поведение кажется вам несколько… странным. Я уже не помню, когда в последний раз разговаривала с человеком… из того мира.

– Из какого мира? – пролепетал Сережа.

– Из того, который вряд ли будет моим, – загадочно ответила княжна. – Доводилось ли вам бывать в Петербурге, видеть государыню Елизавету?

– Нет… ваше сиятельство. Помилуйте! Я видел лишь на портрете облик государыни.

Сказал и поперхнулся. Как раз в этот миг девушка обратила к нему свое милое лицо. У Сережи была острая память, вдруг вспомнился ему царский портрет, рассматриваемый когда-то долго, с живейшим любопытством. Он обомлел: княжна показалась ему утонченным, приукрашенным списком с того портрета.

– Что с вами? – удивилась девушка. И вдруг что-то печальное и растерянное промелькнуло в неожиданно потемневшем взгляде… Она быстро отвернулась.

– Да полно на меня так смотреть, – сказала негромко, едва ли не с досадой.

– Вы… кто? – вырвалось у Сережи.

– Я? Княжна Августа Матвеевна Тараканова, приемная дочь нынешних помещиков, господ Дараганов, – спокойно ответила красавица, словно уже и не замечая волнения в его голосе.

– Августа Матвеевна… Какое странное имя!

– Странное?

– А эти господа… Дараганы, они тоже князья?

– Нет, они не князья, – глухо ответила Августа, не поднимая глаз. Ясно было, что ей хочется поскорее уклониться от подобного рода расспросов. Сергей понял.

– Что вы читаете? – спросил он, бросив взгляд на книгу.

– Флавия. Историю Иудейской войны.

– Вас, наверное, учитель заставляет? – посочувствовал Сережа.

– Учитель? Нет. У меня нет учителя.

– Сами охоту имеете? О! А для меня книги хуже чумы!

– Как жаль. А я люблю читать. Вся моя жизнь проходит в чтении. Но живые люди лучше книг… Сережа, простите великодушно, но пора.

– Прогоняете меня?!

– Нет, – мягко проговорила Августа, – просто… пора вам домой. Мы довольно с вами разговаривали.

– Как же выйти отсюда? – приуныл Сергей.

– Так же, как и вошли, – поддразнила княжна.

Но видя, что юноша сейчас и впрямь полезет на яблоню, остановила его жестом.

– Идите за мной, Сережа.

Августа пошла в глубь сада. Ошеров – за ней. В густой тени деревьев пряталась запертая на засов калиточка, которую Сережа снаружи и не приметил.

– Извольте, – сказала княжна Тараканова, отворяя калитку. – Как видите, вы не стали моим пленником.

– Как бы я хотел этого, княжна! – воскликнул Сережа и неожиданно, впервые в жизни, опустился на колени перед девушкой.

– Я перед вами такое ничтожество, Августа Матвеевна! Но не лишайте меня счастья… лицезреть вас снова… и…

– А романы куртуазные вы все же читаете! – смеялась Августа. – Только не уверяйте меня, что полюбили с первого взгляда. Нет, нам нельзя больше видеться.

– Но почему? Я клянусь вам, что никогда…

– Да не в вас дело! Но идите же, идите… Сергей Александрович! Я была рада знакомству с вами.

Сергей почувствовал, как гордость взыграла, душу переполнила обида. Он поклонился – как можно изящней – и с глубоким чувством собственного достоинства вымолвил:

– Прошу прощения, сиятельнейшая княжна!

– Да уходите же, – прошептала Августа, отворачиваясь с досадой.

– А-а-а, явился, шевалье! – Дмитрий Иванович был вне себя. – Что? Напомнить, как мать посекуции делала в младенчестве? Мон Дье!.. Ну что мне с ним делать? – ища сочувствия, обратился к сестре. – Леночка, да ведь мне же за него ответ давать!.. Ну что улыбаешься, охальник?! Думаешь, батюшка не видит с небес, как ты…