Нина Молева - Ее звали княжна Тараканова

Следственные дела декабристов и дело Таракановой завершены. Д. Н. Блудов назначен статс-секретарем, товарищем министра народного просвещения и главноуправляющим Департамента иностранных исповеданий. Вслед за дополнительными докладами о «самозванке» он уже действительный тайный советник, а несколькими годами позже управляющий министерством иностранных дел. Как легко даются этому безукоризненному исполнителю крутые ступени служебной карьеры!

ИСТОРИЧЕСКАЯ СПРАВКА. БлудовДмитрий Николаевич (1785–1864) — государственный деятель. Получил домашнее образование. Пятнадцати лет поступил на службу в Московский архив Коллегии иностранных дел, откуда переведен в Иностранную коллегию в Петербург. В 1813–1817 гг. находится в составе посольства в Швеции, до 1820 г. в Лондоне сначала в качестве советника, затем поверенного в делах. С 1822 г. состоит при Министерстве иностранных дел, имея допуск к материалам дипломатических сношений России с западными государствами. Осуществлял их отбор и перевод для остававшихся секретными целей. Рекомендован Н. М. Карамзиным в качестве историографа Российской империи. На основании этой рекомендации назначен Николаем I делопроизводителем Следственной комиссии о тайных политических обществах. По составлении доклада комиссии назначен статс-секретарем, товарищем министра народного просвещения и главноуправляющим Департамента иностранных исповеданий. В течение 1826–1828 гг. разбирал секретную часть Государственного архива. В 1828 г. награжден чином действительного тайного советника. С 1832 г. — управляющий Министерством внутренних дел, с 1837 г. — юстиции.

В 1839 г. назначается управляющим II Отделения Собственной канцелярии, членом Государственного совета и председателем Департамента законов. В 1842 г. получает титул графа. В 1855 г. назначен президентом Академии наук, с 1862 г. — председатель Государственного совета и совета министров. 1864 г. — из официального некролога: «Русское просвещение понесло тяжелую утрату: 19 февраля скончался граф Дмитрий Николаевич Блудов. Будущий историк изложит и оценит его государственную деятельность, его с лишком 60-летнюю службу четырем монархам… Хвала в отдаленнейшем потомстве ревнителю добра и истины!»

Ведь это то самое время, те годы, о которых современник отзовется: «Истекший [1830] год вообще принес мало утешительного для просвещения России. Над всем тяготел унылый дух притеснения. Многие сочинения в прозе и стихах запрещались по самым ничтожным причинам, можно сказать, даже без всяких причин, под влиянием овладевшей цензорами паники. Цензурный устав совсем ниспровержен… Нам пришлось удостовериться в горькой истине, что на земле русской нет и тени законности». Даже такой благонамеренный либерал, как цензор А. В. Никитенко, мог записать в дневнике: «Был на представлении Грибоедова «Горе от ума». Некто остро и справедливо заметил, что в этой пьесе осталось только горе, столь искажена она роковым ножом бенкендорфовской литературной управы».

1838 год приносит новый, связанный с узницей Петропавловской крепости взрыв. Наследники скончавшегося председателя Государственного совета графа Н. Н. Новосильцева обнаруживают в его архиве материалы, связанные с Таракановой. Казалось бы, что особенного? Но уже мчится очередной государственный секретарь, барон М. П. Корф, со строжайшим предписанием: все бумаги отобрать и незамедлительно доставить, не знакомясь с содержанием, Блудову. Речь идет о безоговорочном доверии, а таким, кроме Блудова, в глазах Николая не пользуется никто.

21 апреля 1838 года Блудов начинает знакомиться с материалами. Что содержалось в них, когда последовал соответствующий доклад, каковы были последующие указания Николая — остается неизвестным. Единственная временная веха — сразу по окончании разборки дела Блудов назначается управляющим II Отделением Собственной канцелярии. Новые бумаги исчезают после очередного блудовского секретного мемориала, как исчезли и первые.

Но ведь одновременно Николай заказывал А. С. Пушкину историю Пугачевского бунта. Его не остановили ни факты, ни своевольный нрав поэта. Цензура, тем более цензура, им самим осуществляемая, могла, с точки зрения Николая I, легко снять все сомнительные места. Но тогда тем более почему нужна помощь Блудова? В отношении такого важного для государственных основ пугачевского выступления Николай не нуждается ни в консультациях, ни в предварительных секретных мемориалах. Правда, Пушкину никто и не даст знакомиться с оригиналами пугачевских документов — достаточно с него одних копий. Император будет сам указывать и Карлу Брюллову, что должно быть, а чего не должно быть в его историческом полотне «Осада Пскова», пока художник вообще не откажется от картины из-за жестко диктуемой трактовки. Но вот с Таракановой постоянное участие Блудова обязательно.