Нина Молева - Ее звали княжна Тараканова

Похороны пышные, но безымянные. Участники — московская знать, но только московская, безо всяких, тем более официальных, представителей двора. Место захоронения — усыпальница Романовых, но слишком стародавняя: еще с петровских времен Новоспасский монастырь перестал ею быть. Все получалось как намек: сказано и не сказано, можно догадываться и все равно толком ничего не знать. Лишь одно оставалось очевидным во всех предложенных зарубежными авторами вариантах: имя Таракановой было связано с дочерью императрицы Елизаветы Петровны.

Николай I уже в середине 1820-х годов понимал, что рано или поздно молчание по поводу Таракановой придется нарушить. Не предупреждать огласку, раз это уже произошло, а что-то ей противопоставлять — в этом рассчитанном на годы «противостоянии» нужны были знания и дарования историка. От талантливости и безоговорочной преданности исполнителя во многом, если не целиком, зависел успех необычного и сложного задания. Рекомендация Н. М. Карамзина пришлась как нельзя более кстати.

Тараканова была первым пробным камнем. Но память подсказывала, что не только в связи с ней приходилось сталкиваться с именем Блудова. Дело о смерти Петра III — от «геморроидальных колик», как гласило официальное сообщение, обстоятельства убогих похорон и через четверть века поиски Павлом исчезнувшей могилы. По словам современника, только один монах-старожил Александро-Невской лавры смог предположительно указать на какую-то могилу: «Должно быть, тут». Останкам из этого погребения и были отданы императорские почести. Архивом Петра III времен его низложения специально занимается Блудов. И сейчас о компрометирующих Екатерину подробностях говорят, по существу, воспоминания современников, но не складывающиеся в достаточно гладкую историю документы. В них свидетельств убийства и уничтожения могилы нет.

Или Мирович — попытка освобождения носившим это имя офицером томившегося всю жизнь в одиночном заключении императора Ивана Антоновича. Из современников некоторые верили, большинство не верило в заговор. Выступление Мировича считалось спровоцированным ради того, чтобы в возникшей суматохе «на законном основании» зарубить узника. Все документы допросов и следствия были обработаны и подготовлены к печати Блудовым.

Как сделать, чтобы события прошлого выглядели нужным образом не в отдельном труде, — ни одна самая фундаментальная монография не исчерпывает, тем более во времени, поднятого вопроса, — а вообще, навсегда, для всех? Переработанные источники, соответствующим образом подобранный архивный фонд, наконец, исчезающие документы — разве это не более верная гарантия, что реализовавшаяся таким путем концепция приобретет для исследователей значение неоспоримой истины?

Положим, нельзя сказать с полной уверенностью, что было сделано с фондами Петра III и Мировича. Иное дело — царевна Софья. Разобранное Блудовым по приказу Николая I дело Шакловитого поступило в архив, стало почвой для исследований, выводов, обобщений, вошедших в классические труды по русской истории. Блудов проделал гигантскую работу, подобрав перепутанные листы — «столбцы». Но около пяти тысяч этих «столбцов» были подобраны неверно, в корне искажая смысл содержания, суть происходившего.

Ошибка неумелого архивиста? Его излишняя самонадеянность? Но ведь Блудов с самого начала знал о существовании второй части того же фонда и не сделал попыток ни воссоединить его, ни хотя бы учесть отсутствующую половину. Зато результат — Софья как «черный характер», поборница старины и противница всяких реформ — полностью отвечал николаевской концепции, для которого все сосредоточивалось в Петре I. Вся линия Марии Милославской, первой жены отца Петра, старательно уничтожалась и компрометировалась — смешная на первый взгляд сатисфакция по прошествии полутора веков. Но ведь Блудовым достигался и другой результат: из свода фактов архивный фонд Шакловитого превращался в вольное сочинение на им самим выдвинутую тему.

Прошедших через руки Блудова дел было совсем немало, и общим во всех них оставалась важность для престола, связь с наиболее сложными для освещения событиями в ожесточенной борьбе за власть. Та же тема Таракановой всплывает вновь в преддверии событий 1905 года, и очередные публикации типа монографии Э. Лунинского должны смягчить ее остроту. Впрочем, безо всякого успеха. «В самозванцах привлекает идея сопротивления», — вынуждены будут констатировать со всей откровенностью чиновники Кабинета.