Лев Гумилев - Может ли произведение изящной словесности быть историческим источником?

Название «хины» встречается и в более поздних источниках, например в завещании кн. И. Ю. Патрикеева, составленном около 1499 года: «А людей своих даю... Алешка Мерлеица, стрелка, с женою, да Иванца трубника Андреевых детей Хинскиг(о)» [25]. Это уже наверняка не гунны.

И самое досадное, что Б. А. Рыбаков (очевидно, для убеждения доверчивого читателя) сократил цитату из «Слова», ставшую предметом спора. В перечислении врагов Руси, побежденных Романом Волынским, упомянуты: «Хинова, Литва. Ятвяги, Деремела» и половцы, вместо которых у Б. А. Рыбакова стоит многоточие. Следовательно, половцы и хины – современники. Однако хунны исчезли в Восточной Европе в V веке, а половцы появились в ней в XI веке: Роман ходил на половцев впервые в 1202 году и затем в 1205 году (Лаврентьевская летопись под 1202 и 1205 годами) [26].

Б. А. Рыбакова удивляет, как попало название «хины» с берегов Тихого океана на Русь. Но это лишь показывает, насколько ему чужда история монголов. В числе регулярных монгольских войск имелась тьма, составленная из чжурчжэней (кинов), передавшихся монголам. В числе войск, унаследованных Батыем от деда, указаны и мангыты, народ, обитавший в Забайкалье. Известно, что монголы предпочитали использовать контингенты покоренных народов вдали от родины [27], и естественно, что часть войска Батыя была укомплектована чжурчжэнями, тогда как в войсках его кузена Хубилая, владевшего Китаем, служили кыпчаки (половцы), аланы и русские [28]. Все это подробно изложено в моей книге (стр. 398 – 400) но осталось вне поля зрения оппонента.

Еще досаднее с загадочным словом «Дермела». Б. А. Рыбаков пишет, что это слово давно считается «обозначением одного из литовских, ятвяжскпх племен (Derme)», и ссылается на А. В. Соловьева, выдвинувшего это мнение как гипотезу. Д. С. Лихачев ее не принял и был прав, так как это слово читалось Dernen пли Dern(m)e. В моей книге опечатка (стр. 319) – Derme, которую воспроизвел. Б. А. Рыбаков, но сослался при этом на работу А. В. Соловьева, где опечатки нет. И «коварно подвели» слова «Хинова» и «Деремела» не меня, отрицающего буквальное толкование текста «Слова о полку Игореве», а самого Б. А. Рыбакова, ибо война Романа Волынского и Галицкого с ятвягами имела место в 1196 году, т. е. через 11 лет после предполагаемой Б. А. Рыбаковым даты создания «Слова».

Б. А. Рыбакову показался неубедительным наш тезис, что характеристика Ярослава Осмомысла в «Слове о полку Игореве» противоречит реальной деятельности этого князя. Осмомысл охарактеризован в «Слове» как сильный князь, тогда как на самом деле он был пленником собственных бояр, которые сожгли его любимую женщину Настасью, заставили жить с постылой жен ой и пьяницей сыном, а самого «князя» держали под домашним арестом. Б. А. Рыбаков в 1966 году писал о конфликте 1173 года между галицким князем и боярством, когда княгиня Ольга с сыном Владимиром и боярами бежала в Польшу, а через восемь месяцев Ярослав Осмомысл был арестован боярами, его сторонники, половцы (sic!), изрублены, а Настасья сожжена на костре. Конфликт продолжался. На следующий год Владимир был вынужден бежать, и нашел приют у своей сестры и шурина в Путивле, пока Игорь не примирил его с отцом. Осенью 1187 года скончался Ярослав Осмомысл, завещав престол Олегу «Настасьичу», но бояре выгнали сначала Олега, потом Владимира [29], не посчитавшись с последней волей князя.

Так писал Б. А. Рыбаков в согласии с трактовкой С. М. Соловьева [30], и так же описывает эти события борьбы князя с боярами В. Т. Пашуто [31], а я с ними согласен. Но в 1971 году Б. А. Рыбаков пишет иное: «...соседние князья очень опасались грозного князя и, когда его сын Владимир убегал из Галича, соседи боялись приютить беглеца… ни «Святополк Туровский, ни Давыд Смоленский не приняли сына Ярослава Галицкого. Даже далекий Всеволод Большое Гнездо не приютил родного племянника: он «ни тамо обрете себе покоя». Как же можно писать о том, что Ярослав был лишен боярами власти, если Ярослав выгонял законного наследника, любимца бояр княжича Владимира, и на протяжении пути в две с половиною тысячи километров только один князь, его шурин Игорь, осмелился принять изгнанника?» (стр. 156). Однако едва ли Всеволод в Суздальской земле боялся галицкого князя. Скорее он разделял его чувства по отношению к недостойному сыну, блокировавшемуся с врагами своего отца, боярами, противниками княжеской власти, равно неугодными всем князьям. Зачем же не учитывать наличие социальной борьбы, когда она налицо?