Игорь Андреев - На пути к Полтаве

Разумеется, доходящее до наглой лжи хвастовство шведов — акция идеологическая. Еще опаснее было прилюдно рвать волосы и убиваться по тому, что уже никак нельзя было возвратить. Так что Левенгаупту повезло, что вверх взяли высшие соображения, приправленные большой толикой непрошибаемой шведской самоуверенности. Тем не менее генералу косвенно дали почувствовать, что он не оправдал возложенных на него надежд. Лифляндский корпус был расформирован, пехотные части пошли на пополнение пока еще победоносных полков главной армии. Самому Левенгаупту, к тайной радости его соперника, фельдмаршала Реншильда, пришлось некоторое время обходиться без подчиненных. Продолжалось это недолго — король испытывал острую нехватку в толковых генералах. В конце концов Левенгаупта, пускай и «подпорченного» университетскими знаниями, нельзя было сравнить с недалеким Лагеркруном.

Каковы же действительные итоги «левенгауптской баталии»? В отечественной литературе существуют известные расхождения в цифрах, восходящие, как уже отмечалось, к разным данным о численности корпуса Левенгаупта. Соответственно, ставится под сомнение цифра шведских потерь. Не 8–9 тысяч убитых, раненых и пленных, а на порядок ниже — около 6 тысяч. Шведские данные еще скромнее — в бою при Лесной Левенгаупт потерял около четырех с небольшим тысяч человек. Кроме того, русскими были захвачены все орудия, 42 знамени и около 2 тысяч повозок (Петр писал, что захватили и спасли от огня 5 тысяч повозок). Потери русских известны и не оспариваются — 1111 убитыми и 2856 ранеными.

Как известно, Петр, будучи уверенным, что он атаковал меньшими силами более многочисленного неприятеля, был чрезвычайно горд победой. Для него это было доказательством того, что русские войска если не превзошли, то сравнялись со шведами качеством. Между тем простой арифметический подсчет показывает, что даже в начале сражения численное превосходство, пускай и небольшое, было на стороне русских. Однако это обстоятельство никак не умаляет случившегося. И не только потому, что русское командование было невольно введено в заблуждение показаниями перебежчиков и пленных. Левенгаупт сам упустил возможность быть сильнее, отрядив непомерно большие силы в состав конвоя обоза. Уверенность, перешедшая в самоуверенность, иногда обходится очень дорого.

Победа в крупном полевом сражении в канун генеральной баталии имела огромное значение. Лесная окончательно смыла позор Головчина. «Первая проба солдатская» (выражение Петра) вселила пошатнувшуюся уверенность в собственных силах. Но царь, обыгрывая девятимесячную разницу между Лесной и Полтавой, вовсе не поэтому назвал сражение при Лесной «матерью Полтавской победы». Сколь ни приятно было смотреть на толпы пленных и на захваченные неприятельские орудия, главное все же заключалось не в этом. Невосполнимый ущерб королевской армии нанесла потеря военных припасов и продовольствия. Полтава началась с тех сотен разбитых, брошенных и сожженных фур, которые так и не добрались до главной армии. В результате после Лесной проблема снабжения армии стала до такой степени важной, что окончательно подчинит себе стратегию шведов. Перспектива, по сути, свелась к двум вариантам: или поспешное отступление к собственным базам, или энергичное движение на Украину. В сознании шведов Украина теперь представлялась страной, истекающей молоком и медом. И этим молоком и медом, а заодно и столь необходимыми боеприпасами и зимними квартирами короля обещал снабдить Мазепа.

Известие о неудаче шведов быстро достигло европейских столиц. В Копенгагене были обрадованы поражением извечного противника. «Победу над шведским генералом Левенгауптом здесь приписывают к великой славе… царского величества, королю же шведскому к крайней худобе», — доносил посол В. Л. Долгорукий. Надо сказать, что шведские пропагандистские листки с описанием успехов вечно победоносного Карла XII порядком всем надоели. Конфуз с Левенгауптом дал повод поиронизировать над шведами, все прежние успехи шведского оружия теперь можно было поставить под сомнение не в смысле их отсутствия, а результативности: «Стокгольм: играю-играю, все выигрываю, а прибыли не имею». Кажется, сам Карл XII ощутил всю неловкость своего положения. В самом деле, игра продолжалась уже около года, но, как ни бодрились шведы и как ни превращали каждую удачную стычку в крупный успех, война приносила пока лишь одни убытки. Король, по признанию Юлленкруга, в эти дни скорбел, «что все его планы разрушены». На время он даже потерял сон, ночью заходил в палатки своих доверенных людей, садился и тяжело молчал. О чем он думал в этот момент — тайна. Но Юлленкруг высказал подозрение, что король впервые усомнился в правильности своего решения — идти воевать в Россию.