Валентин Костылев - Жрецы (Человек и боги - 2)

Зимовье еще более сближало атамана Зарю с его ватажниками. Свыше двухсот человек насчитывалось теперь в ватаге. Самый сильный, самый выдающийся был великан - беглый дьякон Тобольского собора Яков Никитин. Волосат, басист и угрюм. Поутру вылетал из землянки голый, падал в снег, рычал по-звериному, растирал свое обросшее волосами тело докрасна, а потом мягкой крадущейся походкой возвращался вновь в землянку. И так каждый день. Товарищам говорил, что делает это, дабы избегнуть "наистрашнейшего в жизни - сластолюбия"; разбойник не должен поддаваться бабьим чарам. "Многих из нас губили они".

Цыган Сыч со вздохом невинно пожимал плечами:

- Дурак ты, дурак, а еще дьякон! Господи!

Дьякон глядел на него честными глазами. Ватажники почему-то его за это жалели, но втайне гордились тем, что среди них оказался такой подвижник. Им даже нравилось в нем его нравственное превосходство над ними. В их ушах как музыка звучали слова дьякона:

- Кто тайно грешит, тот омрачает печалью лик пресвятой богородицы...

Михаил Заря любил беседовать с дьяконом. Он прозвал его Пересветом. За ним эта кличка и повелась.

Полюбил еще атаман двух братьев Лукиных - Василия и Вавилу, бежавших с каторги. Молодые, похожие один на другого, как близнецы; всегда веселые и расторопные. Оба крестились двумя перстами, староверы. В ватаге они были добытчиками продовольствия, шныряли по селам и деревням, водили ватагу в леса на охоту, били рыбу в прорубях.

Много было и беглых солдат в ватаге, и дворовых, и посадских людей; рекруты, помещичьи и экономические крестьяне, купеческие приказчики, но больше всего бурлаков, давно забывших и родину свою, и семьи, и едва ли помнивших имена, полученные при крещении, - слишком часто приходилось менять имена по обстоятельствам и по паспорту, попадавшему в руки. Михаил Заря и Рувим вновь проверили у всех паспорта и опросили каждого - чье имя теперь носит он, какой губернии, уезда и села. Не попал бы в случае чего впросак. У кого паспортов не было, тех зачислили в разряд "беспаспортных", обязав их добыть себе паспорт на большой дороге. В землянках урочища были большею частью "беспаспортные". Люди с паспортами разбредались "на хлеба" по деревням.

Однажды на рассвете среди сугробов ватажники схватили какого-то человека. Повели к атаману. Оказалось - Несмеянка Кривов. Дорогу в Городище указал ему один чувашин, хорошо знавший эти места.

- Тучи на нас надвигаются... - покачав грустно головой, произнес Несмеянка, войдя к Заре, и провел в волнении ладонью по своему затылку.

Он рассказал о том, что в Нижнем, узнав об ограблении губернаторской расшивы, снаряжают роту солдат в мордовские земли на постой. Может быть, и врут, но слух такой есть. Рассказал, что старец Варнава оказался ловким человеком и, несмотря на худую славу, сбивает многих на свою сторону.

Наслушавшись, Заря послал в деревню за цыганом. Сыч не внял голосу посланных, отказался идти в урочище. Насилу вытащили. Атаман не на шутку рассердился на Сыча, чуть звания есаула его не лишил.

Дело в том, что Заря надумал по ту сторону реки Суры, вблизи мордовских деревень, заслон поставить, сторожевую охрану. Она должна служить местом встречи с окрестными жителями, с чувашами и мордвой, и для разведки.

Несмеянка взялся проводить ватажников в одно подходящее место опустелое селение Керлей. Там заброшенные дома - глушь непроходимая.

Михаил Заря смягчился, хлопнул цыгана по плечу.

- Кого же и послать, кроме тебя. А Хайридин под Казань пойдет. Бегут и оттуда. Он встречь им.

Цыган тяжело вздохнул: он с грустью на лице показал в сторону деревни:

- Там она, бедняжка!

- Ладно. Только скорее! - улыбнулся атаман. - Видать, тебя не исправишь. Седина в бороду - бес в ребро.

- Любить не люблю, а отвязаться не могу. Что поделаешь?..

Цыган скорехонько помчался на лыжах в деревню.

С Ванькой Каином творилось неладное. Похудел, осунулся, бородатым стал.

- Ну, и что тут за жизнь? Ну, и чего же ради разбойничать! - плакался он. - В берлогах живем, яко зверье. Холодно и душно. И грабить некого. Что же мы собою представляем? Не воры и не добрые люди. А по-моему, вору воровское, а доброму - доброе. И на кой нам сдалась мордва? И какая нам польза от войны с губернатором?

Михаил Заря терпеливо выслушал эти жалобы. В землянке горела лучина. Слезились глаза от дыма. На воле бушевала вьюга. Атаман лежал на койке, покрытой ковром, и внимательно разглядывал Каина.

Ванька стал хвалиться веселой и "порядочной жизнью" в Москве, где есть многие домы со множеством достояния, принадлежащего зело глупым людям. Он звал с собой Михаила Зарю "промышлять совокупно". Уверял атамана, что в России наступило время "малых воров". Власть занята ловлею царицыных врагов, разбойников и искоренением крамолы, а ворующих по домам и лабазам наказывают "нечувствительно" и врагами их не считают. А главное - надо быть набожным. За это все грехи ворам прощаются. Недаром в Москве и в Санкт-Петербурге с главных улиц иностранные церкви снести приказано. Самое главное - богомолье! На нем трон царицы держится. Да еще на князьях и дворянах, и то лишь на русских. Ванька сказал после этого, оживившись: