Валентин Костылев: Минин и Пожарский

1. Неведомые всадники

Хмурый декабрьский вечер 1610 года. В селе

Погост, близ Мурома, к избе старосты опрометью

подбежали две женщины и давай барабанить в дверь.

На крыльцо вышел худой седобородый старик.

— Что такое?!—сказал он. — Гляди, как

стучат! Неужто ума у вас нет? Чего шумите?

— Ой, беда, Клементьич! Супостаты идут! —

заголосили женщины. — Своими глазами видели!

Много их!.. Ой, много!

Староста тяжело вздохнул, перекрестился и

вдруг, оттолкнув женщин, выбежал на улицу как

был — без шапки, в рубахе, несмотря на зимнюю

стужу. Подбежал к небольшому колоколу, висевшему

на дереве около церкви, и ударил в набат. Тревожно

загудел колокол.

Со всех сторон сбегались погостовцы.

— Родимые, братцы мои!—воскликнул

староста, обратившись к толпе крестьян. — Наказал и нас

бог! Прут, окаянные, и к нам... Не справиться,

братцы, нам с ними, пропали мы!.. Пожгут они добро

наше, а нас всех перебьют!.. Спасайтесь! Бегите в

лес!..

Поднялась суматоха. Многие, кое-как одевшись и

укутав в медвежьи тулупы своих ребят, поволокли

их на салазках в ближний бор. Но нашлись и

такие, что твердо решили не покидать своих жилищ и

защищать себя и свое добро до тех пор, пока хватит

сил.

«Чего бежать?—рассуждали они. — Не все ли

одно, что помереть с голоду в лесу, что быть

побитым в бою?! Уж лучше побьемся за свою землю.

Пускай запомнят нас разбойники поганые!»

Деревня словно вымерла. Опустела улица, все

притихло кругом. Погостовцы спрятались в сенях с

топорами, вилами и рогатинами, решившись дорого

продать жизнь.

На дороге, за околицей, показалась длинная

вереница верховых. Впереди ехал знаменосец.

Позади шла польская конница, ощетинившаяся

копьями.

Вот уже первая пара всадников вступила в село.

За нею вторая, третья, четвертая... Кони фыркают,

косятся на избы, всадники пришпоривают коней,

дергают их за уздцы, с любопытством озираясь по

сторонам.

Заунывно прозвучал в пустынной улице

протяжный вой трубы. Остановившись среди села, поляки

соскочили с коней. Сверкнули вынутые из ножен

сабли... Вспыхнули пуки соломы, привязанные к

остриям пик... Загремели барабаны... Поляки

врассыпную двинулись к избам.

Но тут случилось нечто совершенно

неожиданное...

Из леса выскочили какие-то всадники. С

гиканьем и свистом налетели они на оставленных

польскими гусарами коней, разогнали их... Поляки не

сразу сообразили, что случилось. Да и не было им

времени соображать: неведомые всадники, не давая

опомниться, храбро набросились на них и

принялись рубить своими мечами направо и налево.

Но поляков было больше, чем их противников.

Успевшие вскочить на коней польские гусары

вступили в бой.

В эту минуту погостовские мужики, выбежав из

своих засад, тоже напали на гусар с вилами и

рогатинами.

Погостовская улица огласилась криками,

лязганьем железа, стонами раненых. Люди падали с коней

на землю...

Польский отряд, привыкший без боя занимать

мелкие селения, не выдержал удара.

Пришлось спасаться бегством. Но не так-то

легко было это. Если кому и удавалось ускользнуть с

улицы, то на него из-за деревьев неожиданно

нападали погостовские жители, сидевшие в лесу.

Длинными шестами и дубьем они валили беглецов с

коней наземь...

Победа была полная.

2. Козьма Минин

Всадники, появившиеся из леса на помощь по-

гостовцам, были мирными посадскими людьми

Нижнего Новгорода. Они составили несколько

вооруженных отрядов, чтобы оберегать свой город от

нашествия польских панов. Нижний — богатый

приволжский город — был лакомой приманкой для

поляков, но благодаря стойкости и сплоченности

нижегородских жителей полякам не удавалось

овладеть им.

Отрядом, который спас погостовцев от гибели,

командовал посадский человек Козьма Минин,

немолодой, высокого роста, широкоплечий мужчина.

Одет он был в дорогую мелкотканную кольчугу

поверх обыкновенного охабня, какие носили средние

посадские обыватели. Голову его прикрывала

круглая железная шапка с кожаными наушниками.

Вместо сапог у него на ногах красовались новенькие

крестьянские лапти.

Теперь, после боя, обнажив курчавую голову и

добродушно улыбнувшись, он сказал окружившим его

деревенским:

— Вот, братцы, какое дело-то!.. Где ни сиди,