Валентин Костылев: Минин и Пожарский

нашими правителями, боярами... Не верю я им. Уж

не они ли и продали белокаменную проклятому

Жигимонду?

— Минич. годимся ли мы для того дела?! —

спросил Мосеев.

— Годились допрежде, годитесь и теперь, —

нахмурился Минин. — Лучше вас едва ли кто

исполнит то дело. И в позапрошлые годы хаживали вы

и в Москву, и в Кострому, и в Великий Устюг и то

дело выполняли с честью... А ныне вам честь будет

превыше прежнего... Общему, вселенскому делу

послужите, а не мне. Пытать станут — и иод пыткой

молчите, не выдавайте себя...

— Коли так, клянемся тебе, батюшка Козьма

Захары ч: жизни своей не пожалеем, а сделаем так, как

того хочешь ты.

— Коли так, благословляю вас. — Минин

поднялся и но очереди обнял Мосеева и Пахомова.—

Будьте очами и ушами нижегородцев, служите

правдой.

На заре при звуках трубы все население Погоста

высыпало на улицу.

Провожая Мосеева и Пахомова, Минин сказал:

— Мы отстояли с вами Нижний, но может ли он

быть в безопасности, пока враги хозяйничают в

Москве?!

И, обернувшись к погостовцам, громко произнес:

— Пока не прогоним ляхов из всех мест нашей

земли, до тех пор нам не будет жизни. Об этом всем

вам нужно подумать.

Мосеев и Пахомов сняли с себя кольчуги, шлемы

и сабли и отдали их товарищам. Остались в одежде

странников: через плечо сумки, посохи в руках, а на

груди большие медные кресты.

— Прощенья просим, добрые люди, ежели

стеснили вас ночлегом!.. Благодарствуем! Прощайте! —

низко поклонились нижегородские гонцы погостов-

цам.

— Да что вы, соколы ясные, да зачем же вы

говорите подобное... Бог спасет вас, добрые молодцы,

да охранит вас от злых ворогов, супостатов

проклятых!..

Затем Мосеев и Пахомов попрощались со своими

товарищами ратниками и, провожаемые Мининым и

народом, вышли за околицу и бодро зашагали по

направлению к московской дороге.

4. Бояре-предатели

Москва действительно попала в руки польских

панов.

А случилось это так.

После смерти первого Лжедимитрия, Гришки

Отрепьева, московский престол перешел в руки «бо-

ярского» царя Василия Шуйского, Бояре

провозгласили его царем, бояре же и стали полными

господами на Руси. От этого еще тяжелее, безрадостнее

стала жизнь крепостного крестьянства.

Начались восстания, перешедшие в настоящую

крестьянскую войну.

Польша, давно уже стремившаяся к Завоеванию

Московского государства, решила этим

воспользоваться для нападения на него.

Король Сигизмунд двинулся с войском к Москве,

осадив по дороге сильнейшую русскую крепость

Смоленск. Отдельные отряды его войск, кроме того,

разбрелись но многим русским областям, грабя и

сжигая города и села.

Бояре во главе со старейшим боярином князем

Мстиславским решили пойти на уступки королю,

который обещал не посягать на самостоятельность

Московского государства, а только «водворить в нем

порядок».

Бояре, но договору с поляками, решили избрать

себе в цари польского королевича Владислава.

29 сентября (9 октября) бояре добровольно впустили

в Москву и Кремль пятитысячный отряд поляков не

как завоевателей, а как друзей и союзников против

восставших повсеместно крестьян.

5. Под иноземным игом

Когда Мосеев и Пахомов пришли в древнюю

столицу, то они сразу поняли, что Москва превращена

поляками в завоеванный город.

Московские улицы обезлюдели, церкви притихли.

Маленькие, приземистые бревенчатые домики,

окруженные плетнями и заборами, казались

нежилыми.

У ворот кремлевских башен день и ночь

дежурили закованные в латы поляки и находившиеся у

них на службе по найму немецкие солдаты. По

улицам разъезжали на гладких, откормленных конях

надменные иноземные латники с пиками и саблями

наготове. У громадных костров на площадях

толпились польские воины.

Нижегородские гонцы узнали, что начальником

Москвы поляки назначили пана Гонсевского, злого и

не любившего русских людей. Гонением на

москвичей он хотел выслужиться перед королем.

Ночуя на одном из постоялых дворов на окраине

Москвы, Мосеев и Пахомов услышали, будто в Ряза-

ни против поляков поднялся воевода Прокопий

Ляпунов. Он собирает большое войско из служивых

людей и дворян.

Услышали они это от пришедшего из Рязани

молодого бойкого парня, Гаврилки Ортемьева.