Стефан Газел - Убить, чтобы жить. Польский офицер между советским молотом и нацистской наковальней

Враг обозначал свое присутствие, разрывая наши суда торпедами, взрывая их снарядами и бомбами, превращая в бесформенную массу раскаленный металл, человеческую плоть и кровь, растекавшиеся по палубе.

Мы отплачивали врагу той же монетой. Но как эта война отличалась от той, с которой мне уже пришлось столкнуться! Здесь не приходилось смотреть в лицо врагу, бесшумно преследовать его, всаживать нож, стрелять в упор и видеть, как пули, проделав аккуратные отверстия в мундире, врываются в тело и опрокидывают его навзничь. Не приходилось сдавливать горло врага до тех пор, пока он, обмякнув, не падал на землю.

Битвы в Атлантике представляли совершенно иной вид войны. В течение нескольких лет они забрали жизни десятков тысяч людей, среди которых были мои ближайшие друзья. Морские сражения шли в южных морях в условиях тропической жары и в северных морях, когда суда мало чем отличались от айсбергов под таинственным светом северного полярного сияния.

Долгие годы, зимой и летом, в штиль и шторм, Атлантический океан был для меня единственным домом; часто он мог стать и моей могилой.

Из миллионов людей всех национальностей, бывших участниками последней войны, по моим подсчетам, только около десяти процентов принимали непосредственное участие в сражениях. Из этих десяти процентов очень незначительная часть людей на Западном фронте вступала в рукопашный бой с врагом, в бой, когда один погибает, а другой остается в живых.

Я разговаривал со многими участниками Второй мировой войны, которые прошли путь от высадки в Нормандии до встречи на Эльбе и которые откровенно признавались, что никогда не встречались лицом к лицу с врагом; они видели только врагов, взятых в плен. Они знали, что враг притаился в соседней деревне, в видневшемся вдалеке лесу или долине, но напрямую не сталкивались с ним. Они обстреливали врага из автоматов, винтовок и минометов, забрасывали бомбами, но никогда не видели его в момент смерти.

Очень немногим довелось увидеть смерть врага, и они не любят говорить о своих ощущениях, пережитых в тот момент. Я провел всестороннее исследование, чтобы понять, что в основном толкает людей на убийство. По приоритетности я бы расположил эти причины в следующем порядке: чувство патриотизма, воздействие пропаганды, чувство ненависти. Но, помимо этого, существуют ситуации, в которых человек оказывается перед выбором: убить или быть убитым.

Война заканчивается, но среди победителей всегда находятся те, кто испытывает чувство раскаяния. Осознание, что они вольно или невольно стали причиной смерти множества людей, зачастую приводит их к умственному расстройству и даже самоубийству. Кто-то, желая замолить грехи, посвящает остаток жизни служению Богу, другие начинают заниматься благотворительной деятельностью. Но их немного.

Основная часть людей живет обычной жизнью, не задумываясь о загубленных ими душах. Вы спросите почему? Вероятно, они не знают о таком понятии, как совесть. Я не берусь судить этих людей, тем более что трудно сказать, кто в этом виноват – они ли сами или законы цивилизации.

Я убил около двух десятков людей, и полагаю, что в основном мной двигала ненависть. На мой взгляд, из всех человеческих эмоций ненависть – самое сильное, самое страстное, самое глубокое чувство. Ненависть сильнее, чем любовь. Сколько я себя помню, я всегда испытывал ненависть к немцам и русским. У меня были более чем веские причины убивать. Второй по значимости причиной было чувство патриотизма. Я был воспитан в понимании, что немцы и русские мои враги, и моя священная обязанность как поляка – не щадить ни тех ни других. Ну а третьей причиной был инстинкт самосохранения. Я оказывался в ситуациях, когда выбор стоял между жизнью и смертью: если бы не убил я, убили бы меня.

Честно скажу, я никогда не испытывал раскаяния. Я мучился кошмарами, но они не имели никакого отношения к моей совести. Просто во сне я переживал испытанное днем, и ничего более. Спустя пару лет после войны я полностью избавился от ночных кошмаров.

Военный опыт, безусловно, отразился на моей последующей жизни: я наслаждаюсь каждым прожитым днем, ценю каждое мгновение жизни. Я не жду, что жизнь будет преподносить мне все на тарелочке. Всего в жизни я добиваюсь сам. У меня есть то, что называют «вкусом к жизни».

Меня неоднократно спрашивали, стал бы я убивать, окажись сейчас в тех же обстоятельствах, и я не задумываясь отвечал «да».