Стефан Газел - Убить, чтобы жить. Польский офицер между советским молотом и нацистской наковальней

Как странно, думал я, шагая по улицам. В Плимуте располагается военно-морская база, и немцы наверняка собираются сюда вторгнуться. По городу, казалось бы, должны ходить патрули, осматривая все улицы и закоулки. Где же они, черт побери?! Я больше часа болтался по городу и не встретил ни единой живой души. Может, за мной наблюдали тысячи глаз из замаскированных бункеров, держа палец на спусковом крючке, готовые выстрелить в любую секунду? Если это так, а именно так и должно быть, какая-нибудь напряженная рука могла случайно нажать на спуск и выстрелить в меня. Ведь такой город, как Плимут, обязательно должен защищаться.

Я попытался отыскать хоть какую-нибудь гостиницу, но поиски оказались абсолютно безрезультатными. Увидев на улице машину, я поднял руку, надеясь, что она остановится. Водитель, по всей видимости, заметил меня в самый последний момент. Машина вильнула, и он, выругавшись в мой адрес, поехал дальше.

Что же делать? Я решил, что глупо болтаться по улицам, пока кто-нибудь не пристрелит меня. Поэтому я не нашел ничего лучшего, как выйти на пересечение нескольких улиц, сел в центре перекрестка на чемодан, чтобы проходящий патруль понял, что я один и безоружен. Прошло около получаса, и я услышал нарочито медленные шаги, а потом увидел, как из темноты появился полисмен.

– Ау-у-у! Кто там? – позвал я, предупреждая о своем присутствии.

Полицейский подошел и посветил мне в лицо фонариком.

– В чем дело, сэр, устали?

– Еще как устал! Я несколько часов пытаюсь найти кого-нибудь, кто бы показал мне, как пройти в гавань. Куда все, черт побери, подевались?

– Должно быть, спят.

– Идет война, – горячо начал я, – и, несомненно...

– Конечно, конечно, сэр, но даже немцы иногда спят. Чем я могу вам помочь?

Попросив у меня документы, он внимательно изучил их и вернул обратно.

– Не могли бы вы отвести меня в гостиницу, чтобы я мог там дождаться утра? – попросил я.

– Слишком поздно, сэр. Все гостиницы закрыты. Но если вы пойдете со мной в участок, мы сможем что-нибудь придумать.

В полицейском участке все проявили ко мне максимум внимания. Они попытались дозвониться в различные военные ведомства, но, к сожалению, безрезультатно.

– Простите, сэр, но все офицеры, видимо, крепко спят. Придется вам ждать до утра.

– А нет ли поблизости какой-нибудь гостиницы?

– В это время суток, сэр, вас не впустят ни в одну гостиницу. Если вы ничего не имеете против, то могли бы переночевать у нас в участке, в одной из камер. Там можно вполне удобно устроиться.

– Мне уже не раз приходилось ночевать в тюрьме, пока я добирался из Польши во Францию. Не вижу причины, почему бы мне не добавить к своей коллекции еще и английскую тюрьму.

– Не беспокойтесь, сэр, мы не будем запирать камеру, – заверили они, вручая мне огромную чашку чая... с молоком.

Но один вопрос не давал мне покоя, и, прежде чем уйти в камеру, я решил задать его полицейским:

– Почему ни один солдат не вышел поговорить со мной? Ведь они наверняка видели, что я потерялся в городе.

– О каких солдатах вы говорите, сэр?

– Разве в городе не ходят патрули?

– Зачем? – не скрывая удивления, хором спросили полицейские.

– Разве вы не боитесь вторжения? Немцы уже заняли Францию.

– Да нет, все не так плохо, как кажется. Даже у Гитлера хватит ума не предпринимать подобных действий, – заверили они.

Я пошел в камеру, восхищаясь британской невозмутимостью, хотя и ставил под сомнение их чрезмерную уверенность.

Утром сержант встретил меня горячим завтраком и большой чашкой чая с молоком. В девять часов меня на машине доставили в гавань и на полицейском катере подвезли прямо к борту «Леванта», стоявшему на якоре во фьорде.

Этим закончилась ночь, проведенная мной в английской тюрьме.

Начинался новый этап жизни – война на море.

Эта война резко отличалась от той, с которой мне уже пришлось познакомиться. На море враг всегда остается подарком, причем достаточно редким. Люди, имеющие дело с бомбами, торпедами и глубинными бомбами, сеют смерть, но крайне редко встречаются лицом к лицу с врагом. Для них враг ассоциируется с мелькнувшей перед глазами боевой рубкой вражеской субмарины, бледными очертаниями карманного линкора на горизонте, силуэтом «фокке-вульфа» в ослепительных солнечных лучах или на фоне серого зимнего неба над Атлантикой. Они не заглядывают в лицо врагу, не видят написанной на нем ненависти, страха или отваги, не слышат его победных и предсмертных криков.