Владимир Тихонов - История Кореи. Том 2. Двадцатый век

В ноябре 1907 г. объединенные силы ыйбён , главным образом из провинций Чхунчхон, Канвон и Кёнги, в количестве приблизительно 10 тысяч бойцов, попытались отбить у японцев Сеул. К январю 1908 г. им удалось прорваться на расстояние нескольких километров от стен корейской столицы, но после этого упорные контратаки японской армии вынудили их отступить. Сказалось как численное превосходство японских войск и их абсолютное превосходство в вооружении (более чем половина наступавших на Сеул корейских бойцов не имела ничего, кроме фитильных ружей и бамбуковых пик), так и несовместимость дорогого многим из лидеров ыйбён конфуцианского ритуализма с требованиями современной войны. Например, в самый разгар битвы за Сеул у Ли Инёна скончался отец, и «верховный командующий армиями справедливости 13 провинций» счел возможным оставить свой отряд и вернуться на родину для того, чтобы справить траур по отцу (там его и схватили японцы), ибо «сыновья почтительность первична по отношению ко всем остальным добродетелям» — в том числе воинской дисциплине. Вынужденные отступить от Сеула, отряды ыйбён повели борьбу с японцами и их приверженцами в своих провинциях.

Пиком сопротивления был 1908 г., когда японские источники зарегистрировали 1976 столкновений, в которых участвовало более 80 тыс. корейских бойцов. Жестокие репрессии японских властей, истреблявших целые деревни в отместку за поддержку повстанцев, несколько сбили накал борьбы к 1909 г., но сопротивление не прекращалось до самого лета 1910 г., а в некоторых местах продолжалось и позже, до 1911 г. Невозможность военной победы над многочисленным, вооруженным новейшей техникой врагом влекла некоторых лидеров ыйбён на тропу индивидуального террора. Так, патриот Ан Джунгын, расправившийся с Ито Хиробуми на вокзале в Харбине 26 октября 1909 г., одно время командовал вооруженной и экипированной на средства российских корейцев дружины ыйбён в северных районах Кореи и прославился тем, что отпустил на свободу плененных им японских солдат, ибо, считая себя законной воюющей стороной и не желая расстрелом пленных нарушать международные законы и обычаи войны. В отличие от него, японская сторона не считала себя связанной какими-либо легальными или моральными нормами в обращении с «бандитами». Как рассказывает Макензи, японцы почти не брали пленных (за исключением вожаков — для последующих «суда» и казни) и добивали корейских раненых на месте.

Неравная битва плохо вооруженных, плохо координировавших свои действия друг с другом и во многом остававшихся в плену конфуцианских стереотипов отрядов ыйбён против регулярной армии Японии вряд ли имела серьезные шансы на успех. История Африки или Азии конца XIX — начала XX вв. практически не знает примеров победы партизанских соединений колонизуемых над армиями колонизаторов — по крайней меры, без ощутимой внешней поддержки. Однако военные и политические поражения ыйбён вовсе не означают, что громадные жертвы, принесенные корейской деревней в ходе вооруженного антияпонского сопротивления 1906–1911 гг., были напрасными. К 1909 г. — согласно собранным японскими карателями данным — выходцы из янбанской среды составляли уже только около 25 % руководящего состава ыйбён . Остальные командиры партизан были к тому времени простолюдинами или принадлежали к низшим слоям привилегированного класса. Среди них были как крестьяне, охотники, рабочие рудников, так и бывшие мелкие местные чиновники, а также солдаты и младшие офицеры бывшей корейской армии. Соответственно стал меняться и характер борьбы. Во многих случаях основными мишенями партизанских атак становились уже не японцы, а наиболее ненавистные эксплуататоры и представители государственного аппарата на местах — богачи, отказывавшиеся материально поддерживать антияпонскую борьбу, волостные чиновники, сборщики налогов. В некоторых из воззваний командиров ыйбён явно звучит ненависть и презрение к богачам как таковым — партизанские лидеры призывали их «отречься от эгоистических помыслов и подумать о том, что с вами будет, если вы продолжите грешить против страны и народа». Не раз атаки ыйбён на местные органы власти и усадьбы прояпонски настроенных богатеев завершались тем, что выбитые с крестьян налоги и «неправедно нажитое» имущество тут же раздавалось бедноте.

Конечно, даже наиболее радикально настроенные ыйбён -простолюдины не пытались сломить традиционные порядки в деревне и, скажем, поделить между малоземельными и безземельными крестьянами янбанские земли. Янбаны — за исключением скомпрометировавших себя сотрудничеством с японскими оккупантами крупных и части средних землевладельцев — по-прежнему оставались авторитетными лидерами патриархального корейского села. Не пытались ыйбён и выступать против Чосонской династии. Она оставалась для них символом страны, за которую они шли на бой. Но даже при этом те мотивы классового протеста, что отчетливо выявились в деятельности ряда отрядов ыйбён , особенно на более позднем этапе, вошли в коллективную память народа, вдохновляя впоследствии сопротивление господствующим классам и государственному аппарату. Бывшие бойцы ыйбён, их родственники и потомки, зачастую вели уже в период японского колониального ига борьбу за снижение арендной платы, организовывали в 1930-е годы крестьянские союзы и общества, саботировали мероприятия японских властей. Героизм ыйбён стал символом несогласия корейских масс с колониальной системой.