Тадеуш Квятковский: Семь смертных грехов

- Как же мне отлаиваться, если... если я даже забыл, из-за чего у нас спор вышел?

- Отлаивайся как положено, что я - ясновельможный пан Гемба - являюсь паном Гемба и насмехаться над своей фамилией никому не позволю.

Пан Топор приблизился к столу и, опустившись на колени, залез под него. Пан Гемба, подбоченясь, обвел гордым взглядом комнату.

Пан Топор громко из-под стола провозгласил:

- Я набрехал, как собака, и отлаиваюсь. Пан Гемба не имеет ничего общего ни с какой губой, и никто не имеет права делать по этому поводу никаких намеков.

Пан Топор пролаял три раза, как пес, выбрался из-под стола, затем поднял кубок с вином и чокнулся с паном Гембой.

- Губа это губа, а шляхтич это шляхтич. Одно к другому отношения не имеет.

- В таком случае дело улажено, - успокоился пан Гемба, и противники звучно расцеловались. - Пан Литера, скажи что-нибудь по этому поводу.

Секретарь торопливо вскочил, но никак не мог сохранить равновесия и шатался из стороны в сторону.

- Honesta mors turpi vita potior! - крикнул он на всю избу. - Почетная смерть лучше позорной жизни!

- Вот именно, - проворчал пан Гемба и приказал пану Литере сесть.

Тот не шевелясь опустился на скамью и сидел, неестественно выпрямившись, словно шест проглотил.

Брат Макарий смочил в вине кусок полотна, оторванный от рубахи пана Топора, и перевязал рану громкая стонавшему от боли шляхтичу.

Тем временем корчмарь принес объемистый жбан и поставил его перед гостями. У брата Макария загорелись глаза. Еще издали уловил он этот запах. Содержимое жбана было столь прекрасным, о таком напитке он не смел даже и думать, начиная сегодняшний день. Когда сидевшие за столом сделали первый глоток, у всех внезапно прояснились лица. А хозяин, подбоченясь, с гордым видом смотрел на гостей, багровея от радости.

- Значит, угодил я вам, ясновельможные паны, - повторял он, расплываясь в улыбке.

Шляхтичи и брат Макарий с шумом прихлёбывали, причмокивали, облизывались, в общем проделывали все то, что и полагается делать с таким прекрасным напитком; они не спеша потягивали его, прикрыв глаза, выпятив животы, чтобы помочь процессу поглощения.

- Nullum vinum nisi hungaricum, - изрек брат Макарий, подмигнув пану Литере, который сидел печальный и пристыженный, так как его обошли вином. Да, нет вина лучше венгерского.

- Верно! - выкрикнули в один голос оба шляхтича. Тут квестарь, распустив немного веревку, которой был подпоясан, громко запел:

Пока жив, я пью,

А умру - сгнию.

Душа смело к богу явится:

Не суди ты, скажет, пьяницу.

- Ух! Ах! - зычно подхватили пан Топор с паном Гембой, притопывая при этом во всю мочь.

Квестарь налил тщедушному секретарю вина из жбана так ловко, что никто не заметил, и вновь запел:

Сам господь развеселился, Купил вина бочку; Он святых всех угостил, Прогулял всю ночку.

- Ух! Ах! - подхватили шляхтичи, а один из крестьян, сидевших в углу, несмело, но довольно громко стал подыгрывать на волынке.

Шляхтичи хлопали в ладоши в такт песне. Брат Макарий выбрался из-за стола, поднял рясу чуть не до колен и, залихватски топая, стал потешно кружиться и припевать:

Ой, пил я, пил, Разных баб топил, Триста штук побросал. Глядь, бежит моя краса.

Волынка заиграла смелее, все начали подпевать и притопывать.

- Вот забавник, будь ты проклят, - разинул в изумлении рот пан Топор. Он от радости хлопал себя по коленям и блеял, как ощипанная коза. - Слово шляхтича, такого я еще не видывал.

- Пусть мне татарин лоб обреет, если этот поп не заслуживает кубка самой лучшей мальвазии.

- Хе-хе-хе! - тряс брюхом корчмарь.

Только пан Литера, мрачно насупившись и подняв палец кверху, сидел и что-то бормотал, но так как в корчме стоял дикий шум и гам, никто не расслышал ни единого его слова. Брат Макарий, дыша, как кузнечные меха, и блаженно охая, уселся на краешек скамейки и продолжал перебирать ногами в такт волынке, ревевшей во всю мочь.

(К сожалению, вырваны 3 страницы)

_ Ноги моей здесь больше не будет, - выкрикнул на прощанье пан Топор, швыряя горсть монет на стол. - Пойду к еврею, не будь я Топор, герба Топор!

Корчмарь выбежал за ним, раздирая на груди рубаху в доказательство того, что он совершенно бессилен против столь знатного пана, решившего провести ночь в его корчме.

Брат Макарий потянулся было за своим мешком, но вельможа дал ему знак остаться. Квестарь сообразил, что здесь ему перепадет куда больше, чем у Мойше, поэтому уселся в углу и стал наблюдать за беготней челяди. Когда все приготовления были закончены и комната, устланная персидским ковром и завешанная турецкими тканями, приняла вид, достойный такого высокопоставленного лица, слуги внесли сверкающий оловянный таз, наполненный розовой водой, и льняное полотенце, которое два гайдука держали осторожно, словно ребенка на крестинах. Вельможа смочил пальцы и тщательно вытер их. Можно было приступать к ужину. Матеуш, склонив голову, стоял в углу и, вероятно, про себя уже подсчитывал барыши, которые останутся от посещения его корчмы столь знатной особой. На каждый знак пальцем он срывался, как заяц с межи, и бежал сломя голову, не забывая, однако, покрикивать на слуг. Магнат уселся поудобнее на специально положенных сафьяновых подушках и вытянул нош. Двое слуг опустились на колени и осторожно сняли с него сапоги.