Тадеуш Квятковский: Семь смертных грехов

Пан Литера жадно присосался к посудине. Сопя от удовольствия, они быстро опустошали содержимое жбанов.

Брат Макарий занялся жарким. Кусок бараньей ножки, сильно натертый чесноком, политый соусом из кореньев, распространял вокруг тонкий аромат, от которого сводило челюсти. Более изысканное блюдо трудно было представить. Мясо просто таяло во рту и возбуждало благородную жажду, утоляемую, густым пивом, приятным как амброзия, а оно в свою очередь вызывало волчий аппетит, вновь сменявшийся приятной жаждой. Очаг пылал вовсю, и, искры с треском летели в разные стороны. Матеуш подбросил в огонь несколько веток можжевельника, и курную избу заволокло дымкой, такой приятной и душистой, что казалось, будто ужин происходит в небесах, где к прелести выпивки присоединяется блаженство общения со святыми всех чинов. Пан Гемба, осушив объемистую посудину, распустил пояс, швырнул в угол шапку, снял сапоги и, задыхаясь от восторга, полученного от первой встречи с жбаном, спросил квестаря:

- Ты зачем, ваше преподобие, носишь монашескую рясу? Не затем ли, чтобы пробраться ближе к богу, а еще поближе - к денежкам?

Брат Макарий отложил огромный кусок баранины и, не обращая внимания на стекавший по бороде жир, ответил:

- Угадал, милый пан, словно в воду глядел. Нет ничего лучше этих двух вещей для человека: полного кошелька и души, преисполненной милостью божьей.

- Ну, что ты на это скажешь? - обратился пан Гемба к своему секретарю.

Тот благоговейно вознес очи к потолку и ответил:

- Он богохульствует. За такую ересь ждет тебя кара a vindice manu Dei. Perdito tua ex te1 /... от карающей десницы божьей. Погибель твоя от тебя самого (лат. )/.

- Вот именно, - поддакнул пан Гемба, но тут же добавил: - Ничего я не понял из того, что ты сказал.

Пан Литера, сложив на груди руки, пребывал в небесах.

- Не печалься об этом, милый пан, - засмеялся квестарь, поднимая кубок с вином, - Латынь тем-то и хороша, что ее не надо понимать. Лишь бы балакать на ней.

- Ты прав, - согласился шляхтич, - умному такая премудрость ни к чему. Поэтому-то я взял из семинария вот этого брата Ипполита и сделал его своим секретарем. Таким видным особам, как я, не к лицу заниматься глупостями.

Беседа прекратилась, так как Матеуш, помня советы квестаря, старался что было сил показать все великолепие своей кухни. Вошел Войтек, сгибаясь под тяжестью поросенка, хитроумно разукрашенного гарниром в сдобренного приправами из кореньев, один запах которых туманил голову. Когда поджаренная корочка захрустела на зубах, а выдержанное венгерское улучшило к тому же вкус чудесного жаркого, наступила полнейшая тишина, и только отдаленный лай собак, доносившийся с поля, да ветер, завывавший в ветвях деревьев, напоминали о существовании внешнего мира. Справившись лишь с половиной поросенка, приятели вынуждены были сдаться. Для передышки они еще раз приложились к жбану с вином.

- Уф-ф! - перевел дух пан Гемба. - Неплохо жить на свете.

- Да, совсем неплохо, - подтвердил брат Макарий.

- Ты, братец, вижу, выпить не дурак, как и я, - начал философствовать шляхтич, - хоть ты и низкого рода. Странно, что природа уравняла нас в этом отношении.

Квестарь беспомощно развел руками.

- Полный кувшин меда я всегда ценю выше добродетели воздержания. Ведь эта посудина позволяет человеку согрешить, а стало быть, и покаяться, восплакать над грехам" своими, а это, как всем известно, - прямой путь на небо, к вечному блаженству.

- Неплохо сказано, а? - толкнул шляхтич в бок своего секретаря.

Пан Литера встал и единым духом выпалил:

- Omnium animi sunt immortales, sed bonum for-tiumque divini / Души всех бессмертны, но у добрых а мужественных людей они божественны (лат. )/.

- Вот именно, - махнул пан Гемба рукой; это означало, что он опять ничего не понял в такой замысловатой фразе.

Когда с поросенком и гусем, зажаренным в сметане с мелко порезанными сушеными грибами и перловой кашей, все было покончено, на столе появилась жареная кровяная колбаса с тушеной капустой - лакомство, перед которым не устоял бы и наевшийся до отвала человек. И вновь на столе появилось чуть горьковатое пиво. Гости как могли расхваливали мастерство Матеуша, который пристроился в конце стола и с нежностью следил, как обжираются участники пиршества.

Один лишь раз для успокоения совести он потревожил шляхтича вопросом:

- Правда ли, вельможный пан Гемба, что обо мне говорят, будто я попал в страшную беду и не могу уж никого угостить как следует?

Пан Гемба не уловил озабоченности в голосе корчмаря и не задумываясь выпалил: