Андрей Снесарев - Жизнь и труды Клаузевица

Гнейзенау в заметке, прибавленной к редакции Клаузевица, заявляет, что он противоположного взгляда.

Гибер по своей суровой лояльности, своему характеру, меланхолическому и гордому, по своей страсти к военной жизни и культу национальной чести очень похож на Клаузевица и должен быть любимым писателем последнего. Мысль, приведенная выше, взята из труда Гибера (Guibert) «Discours sur l'ctat actuel, de la politique et de la science militaire en Europe». London, 1772 (С. VII в начале Essai gênerai de Tactique).

Клаузевиц Вандейскую кампанию знал по труду A. De Beauchamp. Histoire de la Vandée et des Chouans, 1806.

Возражали, что опыты Вандеи и Испании нельзя переносить на северо-восточного крестьянина Германии, что базировать народную войну на немецком воодушевлении, которое сам Клаузевиц так критиковал, значит противоречить самому себе и т. д. Sophie Schwerin. Ein Lebensbild von A. v. Romberg. I. S. 303 и след.; Karoline v. Rochow. S. 53; Denkwürdigkeiten von A. und H. v. Bequclin. Herausg. von Erust, 1892. S. 275.

Так устанавливает Lehmann, Knesebeck und Schön, Berlin, 1875. S. 57. Вообще, прусское офицерство не первый год реагировало на малодушную прусскую политику. В 1809 г. также был взрыв неудовольствия: Грольман ушел в Испанию, майор Шил (Schill) даже покончил с собою, «чтобы пристыдить Пруссию». Попытка нескладная, по мнению Клаузевица, потерявшего в покойнике «наиболее дорогого из своих братьев», по, во всяком случае, благородная.

Вильгельм Гумбольдт еще в 1804 г. с легким сердцем говорил, что позднее он надеется еще жить в Париже, но едва ли как посланник, «wenigstens nicht leicht als preussischer» [ «что едва ли легче, чем быть пруссаком». (нем.) Прим. ред. ]

Уже в 1802 г. этот непреклонный человек, судя по его письму жене, ясно представлял себе возможность покинуть Пруссию, если он в ней почувствует себя униженным и лишенным свободы.

«…unserem Staate gar keine besondere Verbindlichkeit hat…» В словах чувствуется несомненная натяжка.

Schwartz. I. S. 342 и след.

F. Meinecke. Das Zeitalter der deutschen Erhebung 1795–1815. Bielefeld, 1906. S. 119.

Мюнстеру, 23 ноября 1811 г.

Для сравнения интересно указать, что Шарнгорст никогда не останавливался на мысли покинуть Пруссию, хотя она и не была для него родной, и хотя часто для него представлялась подобная возможность (Англия, Россия). Он писал Тидеману, когда он весной 1812 г. переходил па русскую службу: «…я не могу возражать против Вашего решения, ибо каждый, прежде всего, должен думать о том, чтобы оставаться в единении с самим собою».

«Eine wehmütige Empfindung hat mich leise angewandelt, aber sie hat mich nicht betrübt» [ «Грустные ощущения тихо овладели мной, но не огорчили меня». (нем.) Прим. ред. ] (28 апреля 1812).

Письмо от 26 октября/7 ноября 1812 г. Для опознания условий пребывания в России кроме писем жене большое значение имеют три больших письма, недавно лишь обнаруженные, к Гнейзенау, написанные из России. «Поход 1812 года», написанный Клаузевицем вскоре после 1815 г., может быть принят в качестве источника лишь с нужной осторожностью: в основе труда нет никаких документов, и встречаются неточности.

Вопрос об этом был поднят Шарнгорстом. Сравните письмо последнего к Клаузевицу от 31 марта 1813 г. (Rankes Histor. и polit. Zeitschr. S. 212 и след): «…я льщу себя надеждой скоро вновь соединиться с Вами, я всегда признавал Ваши высокие качества (Ihren grossen Wert), но почувствовал вполне это впервые тогда, когда оказался заваленным работой. Только с Вами я понимаю самого себя, только паши с Вами идеи дружно паруются или в спокойном общении идут рядом одна с другой в неизменном направлении».

4 апреля 1813 г. Schwartz. II. S. 72.

Так уверяет Клаузевиц в подлиннике «Похода 1812 года» (фамильный архив). В печати (Hinterlasscne Werke. VIII. S. 4) этот пункт выброшен.

Karoline v. Rochow. S. 47 и след.

Интересно при столь разнообразных взглядах на Бернадота суждение о нем Клаузевица. В письме к Гнейзенау (7 декабря 1822 года) он его определяет «очень обыкновенным человеком без особенных данных… очень добродушным и мягким».

18 тыс. человек удерживали 33 тыс. от поля главного сражения. Цифра 45 тыс., даваемая Клаузевицем, преувеличена ( Schwartz . II. S. 157. Ср. Дельбрюк. Гнейзенау. 3-е изд. II. С. 208.

Трейчке (Deutsche Geschichte im 19. Jahrh. I. S. 764) не стесняется допустить, что большая часть вины в этом случае падает па Клаузевица. Rothfels (S. 67) прямо говорит, что Клаузевиц настаивал на отходе (auf den Rückzug drang). Попытка усматривать в шаге очень тонкий стратегический расчет — оттянуть Груши, чтобы тем легче его отрезать ( Lettow — Vorbeck. Napoleons Untergang. I. S. 460), является и по обстановке, и психологически маловероятной.