Владимир Лапенков - История нетрадиционной ориентации. Легенды и мифы всемирной истории.

Что тут можно сказать? Только то, что рассуждение это весьма вольное. Солидаризируюсь с очевидным мнением о сложности начертания глаголицы без всяких заметных («эволюционных») упрощений. Какое-либо «предваряющее» письмо должно было быть передано в уже опосредованном виде, т. е. в виде некой «протоглаголицы». И мешать в одну кучу возможные сходства различных алфавитов нельзя: например, коптское письмо прямо происходит из греческого, и какая-либо нужда в его привлечении необъяснима.

Также и зооморфные символы сначала должны были быть приведены в целостную идеографическую систему. Сомнительны все соотнесения глаголических букв с другими алфавитами: здесь явно не просматривается системы, а отдельные сходства могут быть случайны. Иначе говоря, авторская работа здесь вполне логично предполагается.

Но вопрос о вероятных истоках глаголицы и возможного этнокультурного определения корсунского «следа» остается открытым.

В целом есть сомнения в точности передачи и понимания сведений о «Корсунских книгах», и напротив, почти несомненным кажется наличие помех в информационной «цепочке» и правки полученных сведений. В «Толковой Палее» вопрос решается, согласно логике вероисповедания, фидеистически: «а грамота русскаа явилась Богом дана в Корсуне руску, от нея же научися философ Костянтин, отуду сложив, написав книгы рускым гласом, и еврейстей грамоте тогда же извыче от самарянина в Корсуни. То же муж русин бысть благоверен помыслом и добродетелью, в чистей вере един уединився и той един от руска языка явися преже крестьяный и не ведом ни-кимь же откуду есть бысть».

Готское и еврейское «направления» кажутся здесь наиболее перспективными и чаще прочих разрабатывались [116]. Однако, не отрицая в целом такого подхода, можно взглянуть на вопрос несколько под иным углом.

Интересна версия, высказанная еще А.И. Соболевским, а впоследствии развитая А.В. Исаченко, Д. Дзиф-фером и другими авторами: в двух известных списках «Жития Кирилла» в перечне народов вместо слова «соури» (сирийцы) читается «роуси», т. е. перепутаны «с» и «р». Исходя из этого наблюдения, Исаченко видит такую же простую ошибку переписчика и в слове «русьский». Дзиффер же делает вывод о сознательном искажении рукою русского редактора текста «Жития». А поскольку такое «искажение» присуще всем дошедшим до нас спискам, этот исследователь считает архетип «Жития» ранней восточнославянской переработкой.

Но можно предположить еще кое-что. «Роуськие письмена» — это не просто «сирские», в смысле «сирийские», а — генетически — от «сирены», мифологической поющей полуптицы, и, следовательно, имеется в виду особый, элитарный и тайный, для посвященных, волшебный, ангельский, адамов, «птичий язык». Он же, по черноризцу Храбру, праязык как таковой.

В таком случае это было бы первое, более древнее появление в славянском понятия и образа сирены, еще до того, как оно вторично (из-за маргинальнос-ти первого случая) попало в русский язык с Запада (а туда из латыни). Этому не противоречат и возможные языковые ассоциации с «сиреной»-свирелью или сирианом/сурянином/зырянином (см. в словарях Фасмера и Черных). Согласно черноризцу Храбру, первым из всех языков был сотворен Богом сирийский язык — «несть бо Бог сотворил жидовьска языка преже, ни римска, ни еллинска, но сирски имже и Адам, глагола»; на нем говорили и Адам, и все люди до Вавилонского столпотворения («О письменах») [117]; в апокрифических «Вопросах, от скольких частей создан был Адам», утверждалось, что Бог «сурьянским языком хощет всему міру судити».

Этот сирский, или сурьянский, язык понимают не только ангелы, но и бесы (падшие ангелы). Преподобный Илларион, изгоняя беса, вопрошает его «сир-скы»; в другом эпизоде его же жития некий муж, одержимый бесом, «сирьскы отвечает» (см. «Житие преподобного Иллариона», входящее в Великие Минеи Четии). Святой Андрей Цареградский, Христа ради юродивый, «преврати язык… на сирьску речь, и нача седя повести деяти с ним сирьски, еликоже мыш-ляше и хотяше»… В источниках, говорящих именно о «грамоте» и «письменах», либо имелась в виду непо-нятность//рунообразность//вид как от птичьей лапы этого письма, либо, скорее, первоначальный смысл был не понят (т. е. понят фактически как ошибка в слове) и переделан в «роушьские».

Следует также учесть, что предварительное изучение (в Крыму) Кириллом «жидовского» языка и письмен логически безупречно совпадает с его миссией в иудейски ориентированную Хазарию. Но самое интересное здесь для нас в «Житии Кирилла» — это подчеркнутое составителем жития «чудо» изучения Кириллом трех языков — жидовского, самарянского его диалекта и русьского. Это или готский (как считал Ф. Дворник, забывая о том, что сам Кирилл называл готов готами), или язык русов-скандинавов (но у них еще не могло быть никаких книжных переводов библейских текстов!), или словенский (с тем же, как у скандинавов, историческим исключением, плюс еще тот факт, что Кирилл уже знал язык славян).