Валентина Мухина-Петринская - Смотрящие вперед

И по дороге домой, когда я пересекал красноватые холмы, мир представал передо мной все ярче и ярче, словно он разгорался от невиданного источника света внутри каждой вещи, каждой былинки. Это случилось, как волшебство, ведь еще час назад ничего подобного не было. И тогда я понял: это все сделала радость. Значит, радость дает человеку такое острое зрение, дает познать то, что в обычном состоянии от него сокрыто. Радость обогащает душу. А страдание, забота, скука ослепляют человека, принижают его, даже солнце тогда теряет для него свой блеск - на мир ложится серая пыль.

Мне вдруг захотелось вернуться и чем-нибудь обрадовать мать моего товарища детства. Она смотрела так озабоченно, так буднично, когда прощалась со мной. Я быстро повернул назад и скоро опять стучал в чисто промытое окно. Никто не откликнулся. Я вошел во двор. Ефимкина мать, в телогрейке, в сапогах и в линялом цветастом платке, выгребала из коровника навоз - от него шел пар - и очень удивилась, увидев меня. Наверное, она подумала, что я что-нибудь забыл.

- Мария Васильевна, вы идите отдыхайте, а я быстро управлюсь.- И я решительно отнял у нее вилы.

- Если тебе так хочется...- улыбаясь, сказала старая женщина и, потирая поясницу, ушла в дом.

Я тщательно вычистил коровник, сгреб навоз в кучу. Корова, белая, в рыжих пятнах, стояла во дворе - дышала воздухом и поворачивала ко мне голову. Кажется, она не прочь была боднуться, но я бросил ей охапку пахучего сена. Потом я подмел двор, напоил корову, натаскал из колодца (за полкилометра) полную бочку воды. Увидев, что в деревянной уборной оторвалась дверь, насадил ее на петли. Больше нечего, кажется, было делать. Мария Васильевна, принаряженная и причесанная, позвала меня пить чай.

- Сейчас! - крикнул я и, сбегав в магазин - это было напротив,- накупил ей в подарок конфет, окамепевших пряников (других не было) и фруктовых консервов, которые, я знал, она не покупала.

Мария Васильевна ахнула, увидев меня со свертками:

- Что это ты, чай я не именинница!

Мы пили чай из медного самовара, и сияющая Мария Васильевна поправляла беленький воротничок и, пытаясь раскусить пряник, все приговаривала:

- Вот и мне нечаянный праздник. Спасибо тебе, Яшенька. А я сегодня как раз видела во сне, будто мне щеночка подарили, уж такого вахлатого, ласкового щеночка, и я будто кормила его хлебом и молоком. Вот сон-то и в руку. Собаку видеть во сне - это к другу. А мне что-то так взгрустнулось с утра. Теперь все и прошло. Спасибо тебе. Ефим приедет, расскажу ему, какой у него друг.

Я поделился с ней своей радостью, даже прочел письмо. Мария Васильевна так и всплеснула руками.

- Вот же счастье тебе, парень, от бога,- серьезно сказала она.--Может, доживу, придется еще по радио слышать твой рассказ. Когда-нибудь будешь таким писателем, как Шолохов. Он тоже, по радио сказывали, из поселка...

- Из станицы Вешенской. Нет, я не буду таким, как Шолохов... Я еще сам не знаю, каким буду.

Мария Васильевна внимательно рассмотрела штемпель и сама перечла письмо, беззвучно шевеля губами.

- Береги письмо-то,- посоветовала она,- а в Москву съезди непременно.

И Лиза дома тоже сказала:

- Янька, тебе надо съездить в Москву.- Подумав, она прибавила: - И мне надо в Москву - вместе поедем.

Сестра хотела побывать в своем институте и достать кое-какие учебники и книги, которых в Астрахани не было.

Начались сборы. Мы звали с собой Фому, но он отказался наотрез:

- Не могу. Очень отстал по заочной учебе в мореходном училище. Старичок капитан взялся меня подогнать. Каждый день гоняет знаете как... Ох и дока! Все назубок знает - каждое море, всю оснастку, все правила для судов. А уж навигацию - зубы на ней съел, у него вставные. Вот это капитан дальнего плавания!

В кругосветном без счета плавал. А сердитый! Задарма занимается, денег ни за что не берет.

Пока Лиза в ожидании отпуска (ее должен был заменить старичок наблюдатель из Астрахани) собиралась в Москву, мы с Фомой работали на ремонте судов - огромная флотилия Бурунного готовилась к путине.

Каждый день были какие-нибудь новости, уж я не говорю о международных или всесоюзного масштаба, которые мы узнавали из газет и радио. Своих новостей, бурунских, было сколько угодно.

В Бурунном началось строительство огромного консервного завода, и наехало столько незнакомого люда, что в поселке даже появился квартирный кризис. Разговоров об этом заводе было много, но меня лично это не так уж интересовало. Меня волновала другая новость-то, что база каспийской авиаразведки будет отныне в Бурунном. На побережье, между поселком и нашей метеостанцией, уже был раскинут аэродром - чудесная площадка для каких угодно огромных самолетов. Спешно строилось кирпичное здание штаба, а пока авиационный штаб помещался в брезентовой палатке со слюдяными окнами. Приезжал инженер гражданской авиации, появились летчики, авиатехники, мотористы. Самолеты были перебазированы сюда, когда мы с Фомой еще дрейфовали на льдине.