Валентина Мухина-Петринская - Смотрящие вперед

Иван Владимирович ушел, осторожно притворив за собою дверь.

- Он очень хороший! - промолвила Лиза.

- Добрый человек! - согласился Фома и тоже стал прощаться - было поздно.

Проводив Фому до дороги, мы еще долго сидели втроем - отец, сестра и я. Мы были слишком взволнованы, чтобы спать, и беседовали о разных делах дня. Дома было так хорошо, не хватало разве только сверчка у очага. Но в Бурунном сверчки не водились. Были когда-то, да их вывели вместе с тараканами.

Глава девятая

МАЛЫПЕТ ПОЗВАЛ НАС

На другой день после завтрака я отправился на своем велосипедике (он совсем расшатался) в Бурунный. Мне хотелось поговорить с Ефимкой, по которому очень соскучился: накануне я его почему-то не видел среди встречающих.

Ефимка жил со своей матерью, старой рыбачкой, на самом берегу моря в маленьком домишке на сваях. Возле дома был палисадник, огороженный рыбацкой сеткой. Летом они сажали мак и мальвы, и сетка хорошо предохраняла от кур. (Куры в Бурунном длинноногие, нахальные, взлетают они плохо, а бегают невероятно быстро.)

Ефимкина мама очень мне обрадовалась, усадила в переднем углу и стала рассказывать об успехах сына. Ефима дома нет, он теперь ходит в море с тюленщиками, они набили уже много тюленя, и Ефим заработал много денег. Ей теперь уже нет надобности ходить в море, сын ее вполне обеспечивает. Она вдруг заплакала. Ее лицо, навсегда загорелое, продубленное каспийскими ветрами, морозом и жгучим солнцем, собралось в морщинки.

- Из-за меня не учится,- всхлипывала она,- разве я не знаю... Хочет, чтоб я отдохнула от моря. Мне шестидесятый год. А разве для того я тянула, учила его цельных десять лет, чтоб он ходил тюленей бить? Для этого не нужно десять лет учиться. Мой-то покойный был лучшим тюленебойцем по всему побережью, а все образование его - два класса.

- Ефим вполне может учиться заочно,- успокоил я ее.- Фома вон работает и учится, и моя сестра Лиза, и многие другие. Я сам буду работать и учиться.

- Работать и учиться тяжело, здоровье ведь не луженое,- загорюнилась мать.- Жалко его... молодой, погулять, поиграть еще хочется, хоть бы и в футбол этот. Кто, кроме матери, пожалеет? Эх, кабы Марина была жива, ваша мать. Мы с ней вместе ловили на глуби... При мне она и погибла... Отцу что, женился вон... после такой, как Марина, да на спекулянтке этой. Только бы ей базар!.. Ефим-то хочет с весны механиком на судно, уже договорились. Он в механике здорово разбирается. Мотоцикл сам ведь собрал, все удивлялись. А работать и учиться тяжело.

- Не легко,- согласился я с ней.- Все же можно учиться заочно на судового механика, было бы желание.

- Желания у него не особо много,- вздохнула Ефимкина мать, провожая меня за ворота.- Приходи, Яша, он скоро вернется. Ефим тебя любит, вы ведь с первого класса на одной парте сидели. Приходи. Дай-ка я тебя поцелую! Лизочке привет передавай, пусть и она когда зайдет. Уж очень я любила Марину, вашу мать. Веселая была, ничего не боялась, трудолюбивая и к людям добрая. И ребята ее вроде в мать. Приходите!

Только я отошел от Ефимкиного дома, ко мне бегут ребятишки, лет по пять, по шесть:

- Яша, иди, тебя почтарь зовет!

На почте для меня оказалось два письма (оба от Марфы) и большой пакет со штампом журнала. Пакет был тяжелый, и у меня сразу защемило сердце: неужели вернули рассказ?

Попрощавшись с почтарем, который с любопытством глядел на меня, я нерешительно вышел на площадь.

В конверте оказались оттиски моего рассказа и краткое письмо литературного секретаря, отпечатанное на машинке. Он просил прочесть оттиски и, если я не возражаю против правок, расписаться и, не задерживая, выслать рассказ обратно в редакцию. "Встреча" пойдет в мартовском номере. Заканчивая письмо, он спрашивал: каковы мои творческие планы? Не собираюсь ли я побывать в Москве? Редакции хотелось бы познакомиться со мной поближе.

Ведя за собой велосипед, я машинально перешел площадь. Письма лежали во внутреннем кармане пиджака. Творческие планы... Каковы мои творческие планы? Редакция хочет познакомиться со мной поближе.

Это был такой невиданно щедрый дар судьбы, что я еле устоял на ногах. Растерянно озирался вокруг, словно впервые очутился в поселке Бурунном. И вдруг таким сочным и необычно ярким предстал передо мной мир, что я совсем уже растерялся. Почему же я не видел этого раньше - такой густой синевы, пронизанной потоками света, там, в вышине, а под ногами чистейший хром песка. И ослепительный блеск замерзшего моря, отражающего солнце. На песке лежали, накренившись, старые суда, приготовленные для ремонта. Рассеянно взглянув на них, я опять был удивлен поразительной четкостью каждой линии, рельефной наглядностью облупившейся краски, потрескавшейся смолы.