— Так какого же черта, — не выдержал Рерих, — меня поселили в этом отеле?
— В целях безопасности. Мы тоже там, — Горбун хихикнул, — и вокруг незримо присутствуем. Вас охраняют. И упаси бог, в случае чего… Вы понимаете. Кроме того, отель «Аделон» очень удобен.
— В каком смысле?
— Удобен своим местонахождением. Самый центр Берлина, все рядом. Например, ваша гостиница буквально стена к стене примыкает к британскому посольству. Другие иностранные представительства рядом. Да и наше — в двух шагах. Не забыли?
— Не забыл, — раздраженно сказал художник. — Унтер-ден-Линден, шестьдесят три.
— Прекрасно! У вас, Николай Константинович, великолепная память. Я давно это отметил. Итак… Завтра в двенадцать часов дня вас ждут в нашем посольстве. Единственная просьба: будете неторопливо идти к нам — осторожно понаблюдайте, нет ли за вами хвоста. Вас здесь никто не должен обнаружить: ни немцы, ни японцы, ни англичане. Особенно англичане. Всяческих удач вам!
Владимир Анатольевич, не попрощавшись, резко повернулся, быстро зашагал прочь, и через мгновение его горб исчез в толпе прохожих.
И все-таки на следующий день, отправляясь из отеля «Аделон» в советское посольство, он не мог преодолеть себя: неторопливо не получалось — ноги несли сами. Правда, Николай Константинович несколько раз смотрел назад через плечо, озирался по сторонам — положительно никто его не сопровождал, к тому же улица в этот полуденный час была пустынна.
Тем не менее, он почти вбежал по парадным ступеням подъезда, над которым нависал балкон, конечно же, серый, мрачный, с кариатидами, и величественный швейцар еле успел распахнуть перед ним дверь.
— Добрый день, товарищ Рерих! — встретил его в просторном вестибюле с мраморными колоннами холодно-вежливый молодой человек в строгом черном костюме, в белоснежной рубашке, при галстуке. — Прошу следовать за мной!
Через несколько минут он входил в просторный кабинет аскетического вида: большой письменный стол с несколькими телефонными аппаратами, два столика поменьше по углам комнаты, простые канцелярские стулья, голые стены. Только над письменным столом — портрет Ленина: огромный лысый череп, монгольские скулы, хитрый, резкий прищур злых глаз.
Навстречу Рериху шел по вытертой ковровой дорожке высокий стройный человек лет пятидесяти с интеллигентным замкнутым лицом: большой лоб, прямой, немного удлиненный нос; умные грустные глаза под стеклами очков в тонкой оправе, черные усы, черная бородка клинышком, и во всем облике этого человека было что-то от земского врача дореволюционных сгинувших времен.
— Здравствуйте, Николай Константинович! Чрезвычайно рад нашему знакомству, — краткое, дружеское рукопожатие. — Разрешите представиться: Николай Николаевич Крестинский46. Прошу, присаживайтесь!
— Только одна просьба, Николай Николаевич, — Рерих волновался, и его злило то, что он не может унять свое волнение. — Сведения, которыми я обладаю… И надеюсь, мои соображения… Все это имеет огромное значение для…— он постарался придать своему голосу официальное величие,-… для верного понимания тех процессов, которые сейчас происходят в Индии, Китае и Тибете.
— Особенно в Тибете, — подсказал, улыбнувшись, советский посол в Германии.
— Да! В Тибете. Правильно поняв эти процессы, Россия сумеет успешно проводить там свою политику, основанную на умном сочетании двух идеологий…
— Так в чем заключается просьба, Николай Константинович? — вежливо перебил посол.
— Я прошу запротоколировать все, что я скажу, и передать эти сведения наркому иностранных дел товарищу Чичерину.
— Я с удовольствием выполню вашу просьбу! — с непонятным облегчением сказал Крестинский и, быстро подойдя к двери, которая находилась в углу (на нее живописец не обратил внимания: она была выкрашена той же краской, что и стены — светло-коричневой), приоткрыл ее и сказал:
— Георгий Александрович! Зайдите, пожалуйста. И бумагу захватите.
Высокий хулой человек лет тридцати в полувоенном кителе возник мгновенно, с пачкой писчей бумаги, листами копирки и несколькими остро отточенными карандашами.
— Разрешите представить, Николай Константинович: наш сотрудник отдела дипломатической информации, референт по восточным странам Георгий Александрович Астахов.
Молодой человек по-военному коротко кивнул — руки его были заняты бумагой и карандашами. Рерих встретился с быстрым изучающим взглядом серых глаз.
Читать дальше