В первый год новой экономической политики необычайно быстро подняли голову буржуазные элементы. Каково было борцам революции видеть или узнавать из газет, как кутит и празднует та публика, против которой они шли в годы гражданской войны. Например, в новогоднюю ночь за столики в ресторанах платили по 5 млн рублей. Только за столики. За кушанье и прочее, что помогает его проглатывать, — сверх того. Магазины продавали плохое шампанское по полтора миллиона рублей. На спектаклях в Музыкальной драме и концерте Собинова в Большом театре появилось «избранное» общество, которого не было видно уже четыре года. Откормленные мужчины в крахмальном белье и смокингах, выхоленные дамы с обнаженной верхней частью тела. «В фойе во время антрактов гуляли полураздетые самки и отдыхающие от грабежа ближнего своего люди — мужчины, содержащие этих самок» [151].
25 апреля секретарь ЦК Молотов направил шифротелеграмму всем губкомам РКП(б), в которой весьма примечательно говорилось, что «правильная коммунистическая политика» осложняется «серьезными изменениями в продполитике», что отражается в колебаниях и неустойчивости членов партии, в наблюдающихся местами частных или групповых выходах из партии. Губкомам предлагалось поставить выходы из партии под особое внимательное изучение и своевременно информировать Цека партии [152].
Информация с мест свидетельствовала, что опыт военного коммунизма и переход к нэпу вызвали критику партийного курса с двух крайних флангов: одни спрашивали, почему отказались от верной политики, другие высказывали сомнения в реалистичности идеи коммунизма в принципе. Любопытно, что до основательной критики коммунистического Credo возвышались не только матерые ревизионисты, но и сознательные партийки. В Цека партии для сведения поступило заявление делопроизводителя правления симбирского патронного завода Екатерины Нечволодовой о выходе из РКП(б). Заявительница обещала по возможности везде политически поддерживать компартию и Соввласть, но в партийных рядах оставаться не хотела: «Убедилась, что на практике коммунизм неприменим, потому что создает апатию и халатность к делу, уничтожая всякую личную заинтересованность, убивает инициативу, создает казенщину, чиновничество и рутину в государственном масштабе, создает огромную толпу, действующую всегда только по чьему то распоряжению, т. е. государственную машину, совершенно обезличивающую человека» [153].
Через месяц, на X партконференции, Молотов поспешил успокоить представительную аудиторию, заявляя, что хотя выходы из партии иногда принимают заметный характер, широкого движения из партии не наблюдается и страхи в этом отношении несомненно преувеличены [154]. Но в течение летнего периода в условиях голода, охватившего десятки губерний страны, развал местных парторганизаций принял массовый характер. Нередко от уездных, тем более от волостных организаций оставалось только название да несколько особо стойких функционеров, которые и не помышляли о соблюдении инструкций ЦК и регистрации всех оставивших партию.
Общая для всех рядовых членов партии и массы низовых активистов проблема отражена в рапорте сотрудника политсекретариата 3-го конного корпуса Т. Гречишкина от 23 июня 1921 года. Он описывает бедственное положение своей голодающей семьи и, прилагая партбилет, заявляет, что «оставаться в рядах партии я дальше не могу, т. к. работать как-нибудь не умею, а работать открыто, честно нет возможности, и я предпочитаю честно заявить о выходе из партии». Пересылая это заявление в Политуправление РВС, военный комиссар 3 кавкорпуса подчеркивал, что явление усталости, отразившееся в рапорте, «носит далеко не единичный характер» и за последнее время преступления среди коммунистов, совершающиеся на этой почве, начинают принимать «угрожающий характер». В июне на основании аналогичных мотивов в корпусе уже были исключены из партии двое ответработников за преступления, совершенные с целью выйти таким способом из партии и уволиться из армии, а также еще двое коммунистов покончили жизнь самоубийством [155].
Однако, как свидетельствуют секретные документы ВЧК, определенная часть краскомов вместо малодушных самоубийств помышляла совершенно об ином. Летом 1921 года особым отделом ЧК в Красной армии была установлена заговорщицкая организация под названием Донская повстанческая армия, которая подразделялась на девять т. н. «полков», объединенных штабом ДПА во главе с командующим, скрывавшемся под именем Орленок. Орленок оказался слушателем Академии Генштаба, коммунистом с 1918 года, старым боевым командиром Красной армии, служившим в момент ареста начальником штаба 14-й кавалерийской дивизии армии Буденного.
Читать дальше