Андрей Андреев - Русские студенты в немецких университетах XVIII — первой половины XIX века

С другой стороны, ощущения прочности мира не было. Рядом с притихшим на время хищником — наполеоновской Францией — раздробленные немецкие княжества чувствовали себя беззащитными, и неудивительно, что взоры многих обращались в сторону могучего «северного соседа». Особенно привлекала их в России личность молодого императора Александра I и провозглашенная им политика либеральных реформ. Симпатии к современной России у немецких ученых сочетались при этом с интересом к изучению ее истории, природы, населения, торговли и т. д.

Самым пламенным гёттингенским «поклонником» России был, конечно, Август Людвиг Шлёцер. Александр Тургенев, побывав на его первых лекциях, писал родителям в Москву: «Шлёцер мне отменно полюбился за свой образ преподавания и за то, что он любит Россию и говорит о ней с такою похвалой и с таким жаром, как бы самый ревностный сын моего отечества» [437] Там же. С. 29. .

Шлёцер горячо приветствовал восшествие на престол Александра I и начало нового этапа реформ в России, что как будто подтолкнуло его к завершению одного из главных дел жизни: в 1802 г. вышли в свет первые тома «Нестора» — прекрасно откомментированного критического издания «Повести временных лет», первого памятника российского источниковедения. Шлёцер посвятил свой труд Александру I, и в ответ был удостоен высочайшего рескрипта, составленного в очень лестных выражениях, и ордена. На своих лекциях Шлёцер совершенно искренне превозносил императора Александра, видя в нем продолжателя той просвещенной политики, которая воссоединяла Россию с другими европейскими странами. Тургенев вспоминал об одной из его лекций: «Шлёцер, говоря о ходе просвещения в Европе, упомянул и о России. Давно ли, говорил он, она начала озарятся лучами его? Давно ли Петр I сорвал завесу, закрывающую Север от южной Европы? и давно ли Елизавета, недостойная дщерь его, предрассудками своими, бездейственностью угрожала снова изгнанием скромных Муз из областей своих? И теперь, напротив — какая деятельность в Государе рассаждать Науки, какое рвение в дворянах соответствовать его благодетельным намерениям! „Смотрите!“ вскричал Шлёцер, указывая на усаженную Русскими лавку: „вот тому доказательство!“» [438] Там же. С. 234–235. .

Эти высказывания Шлёцера тем более льстили самолюбию наших студентов, поскольку отношение профессора к германским государствам было весьма критическим. Касаясь современных политических предметов, он часто мог остро обличать какого-нибудь немецкого властителя — корыстолюбца, предающего интересы своего княжества ради собственного обогащения. Россия увлекала Шлёцера именно как великая европейская держава. Сравнивая ее с наполеоновской Францией, он говорил: «Между тем, как необузданная Франция предписывает законы почти всей Европе, пусть осмелится она хоть малейшую нанести обиду всемогущей, но не употребляющей во зло своего могущества России и нарушительница всеобщего покоя претерпит должное наказание… Они одни только держат равновесие в Европе. Та и другая сильны; но могущество одной благословляют, а другой проклинают» [439] Там же. С. 237. . (Опасения ученого вполне оправдались, когда летом 1803 г. французы без боя заняли ганноверские владения и Гёттинген, к счастью, не нарушив жизнь университета.)

Общение русских студентов со Шлёцером не ограничивалось только часами лекций: так, профессор, заметив интерес Александра Тургенева к истории, сразу же пригласил ходить к нему по вечерам и спрашивать истолкования любых трудных мест его курса. Студенты замечали, как особенно расцветал Шлёцер в домашнем общении: о его России профессор мог говорить часами. Нескольких лет, проведенных в Петербурге, ему хватило, чтобы каждого нового русского встречать словами: «Вы наполовину мой земляк!». Завязав добрые отношения с Тургеневым, Шлёцер прислал ему неизвестно откуда взявшуюся русскую икру, а свидетельство о прослушанных лекциях, составлявшееся обычно по-латыни в строгой форме, написал потом для него по-русски [440] Там же. С. 184, 207. . Количество раз, когда Тургенев был у Шлёцера, — в гостях, на ужине, званном вечере и проч., — судя по дневнику, не поддается счету. Чуть реже, но также регулярно посещал Шлёцера и Гусятников. Конец семестрового курса лекций Шлёцера осенью 1803 г. его русские слушатели отметили бурной овацией и криками: «Да здравствует!».

Случались во взаимоотношениях Шлёцера с русскими студентами и курьезные истории, об одной из которых рассказывает в своем письме Гусятников. Мартын Пилецкий (в будущем — инспектор Царскосельского лицея, печально известный своим столкновением с юным Пушкиным), уроженец г. Чугуева на Слободской Украине, служил до приезда в Гёттинген казачьим унтер-офицером. Когда, представляясь Шлёцеру, Пилецкий упомянул об этом, тот «отпрыгнул на десять шагов назад и поднял руки вверх». Причиной такой, естественно, преувеличенной в описании комичной реакции было «предубеждение, господствующее в Германии против казацкого народа» (можно вспомнить, какое «увлечение» казаками вскоре затем прокатилось по Германии да и вообще по всей Европе в период заграничных походов русской армии 1813–1814 гг.!). Шлёцер же завершил сцену обращенными к Пилецкому словами: «Вы — желанный гость, и тем более, поскольку в состоянии это предубеждение опровергнуть делом», и обещал ему всяческую помощь. Вскоре после этого знакомства привести к ним «казака», чтобы предложить ему свои услуги, просили у русских студентов и другие гёттингенские профессора [441] ОР РГБ. Ф. 406. К. 1. Ед. хр. 3. Л. 169. .