Леонтий Травин - Воспоминания русских крестьян XVIII — первой половины XIX века

В конце царствования Петра Великого, ко времени рождения первого из представленных в этой книге «мемуаристов», жило в России около 16 миллионов человек. Более 13 миллионов — почти 90 % населения — составляло крестьянство.

Через семьдесят лет, в начале XIX столетия, в канун Наполеоновских войн, в России проживало около 42 миллионов человек. Более 36 миллионов (те же 90 %) были крестьяне.

В канун крестьянской реформы 1861 г. население России — 68 миллионов; 49 миллионов (84 %) — крестьяне.

К концу XIX в. в России проживало 116 миллионов человек; крестьяне составляли 80 % (93 миллиона).

В эти почти два столетия русской жизни крестьянское сословие было самым обширным из всего населения страны. И — самым «молчаливым». Среди той горы мемуаров и дневников, которые сохранились от этих двух столетий, — мемуары выдающихся писателей и прочих «благородных» людей — дворян, почетных граждан. И воспоминания купцов, духовенства, военных. Воспоминания простых чиновников, мелких служащих.

Крестьянские воспоминания, а тем более дневники, единичны, почти уникальны.

Причина этого явления отыскивается как будто сразу же: крестьянское сословие в массе своей в России XVIII–XIX вв. было неграмотным. Впрочем, это обстоятельство не дает удовлетворительного объяснения: мемуары, как любое литературное явление, — это продукт не массовый, а единичный. В крестьянской же среде, как можно видеть хотя бы из собранных ниже воспоминаний, были достаточно грамотные и образованные люди. Были и люди выдающиеся. Одна из первых публикаций крестьянских воспоминаний в журнале «Русская старина» (1879) сопровождалась указанием редакции на то, что подобные воспоминания — «живое доказательство той несомненной и отрадной истины, что в народной массе отечества не оскудевают источники тех нравственных сил, представителями которых были Посошковы, Ломоносовы, Кулибины, Слепушкины, Кольцовы, Никитины и многие другие» [1] Рус. старина. 1879. № 4. С. 373. См. также: Курмачёва М. Д. Крепостная интеллигенция России. Вторая половина XVIII — начало XIX века. М., 1983. .

Так что причина здесь несколько иная и более глубокая. Ее попробовал объяснить Пушкин в «Путешествии из Москвы в Петербург» (1834): «Взгляните на русского крестьянина: есть ли и тень рабского уничижения в его поступи и речи? О его смелости и смышлености и говорить нечего. Переимчивость его известна. Проворство и ловкость удивительны. Путешественник ездит из края в край по России, не зная ни одного слова по-русски, и везде его понимают, исполняют его требования, заключают с ним условия. Никогда не встретите вы в нашем народе того, что французы называют un badaud [2] Ротозей (фр.) ; никогда не заметите в нём ни грубого удивления, ни невежественного презрения к чужому. В России нет человека, который бы не имел своего собственного жилища. Нищий, уходя скитаться по миру, оставляет свою избу. Этого нет в чужих краях. Иметь корову везде в Европе есть знак роскоши; у нас не иметь коровы есть знак ужасной бедности. Наш крестьянин опрятен по привычке и по правилу: каждую субботу ходит он в баню; умывается по нескольку раз в день…»

Для прикосновения к литературе этого, однако, оказывается недостаточно — как недостаточно и грамоты. И Пушкин ставит характерное но: «Но грамота не есть естественная способность, дарованная Богом всему человечеству, как язык или зрение.<���…> И между грамотеями не все равно обладают возможностию и самою способностию писать книги или журнальные статьи.<���…> Писатели во всех странах мира суть класс самый малочисленный изо всего народонаселения. Очевидно, что аристокрация самая мощная, самая опасная — есть аристокрация людей, которые на целые поколения, на целые столетия налагают свой образ мыслей, свои страсти, свои предрассудки. Что значит аристокрация породы и богатства в сравнении с аристокрацией пишущих талантов? Никакое богатство не может перекупить влияние обнародованной мысли. Никакая власть, никакое правление не может устоять противу всеразрушительного действия типографического снаряда» [3] Пушкин А. С. Полн. собр. соч. М.; Л., 1949. Т. XI. С. 258, 264. .

Человек, начавший писать — даже и собственные воспоминания о прожитой жизни, — уже самим этим фактом ставит себя в особенное сословие людей: людей мыслящих («Он у нас оригинален, ибо мыслит» — так афористически определил это человеческое качество Пушкин). Обретая дар письменного слова, пишущий человек берет на себя смелость выражать собственные мысли в самой отточенной, в самой ответственной форме. Человек, собирающийся писать воспоминания о собственной жизни, непременно должен осмыслить ее важность и историческую ценность [4] См. об этом: Тартаковский А. Г. Русская мемуаристика и историческое сознание XIX века. М., 1997. . А готов ли к этому русский крестьянин? Может ли он ощутить себя хоть на минуту принадлежащим к какой бы то ни было «аристокрации»?