Александр Мещеряков - Император Мэйдзи и его Япония

Все это происходило на фоне ближайшей спутницы всякой революции – инфляции. Новое правительство выпустило бумажные деньги, но особого доверия к ним не было, и ассигнации княжеств продолжали хождение. Смена власти и военные действия вызывали панические настроения. По сравнению со временем рождения Мэйдзи цены выросли в 6,27 раз. Неудивительно, что и в этом году крестьянских волнений было снова много – больше 150. Не пощадила революция и самого Токио. Бывший совсем недавно крупнейшим городом в мире, он потерял 800 тысяч своих жителей. Теперь в Токио проживало всего 500 тысяч человек.

3 января был обнародован указ об учреждении института агитаторов (сэнкёси). Он назывался «О распространении великого и божественного Пути». Чтобы подчеркнуть его исключительность, указ был составлен на китайском языке. Агитаторам предлагалось разъяснять подданным суть этого Пути, которая заключалась в единении ритуала и управления, в почитании синтоистских божеств и императора. Несколько позднее «великий Путь» был окрещен «великим Учением». Речь шла о создании государственной религии. Агитаторы состояли в штате министерства небесных и земных божеств (т. е. синто). Приверженцы буддизма и конфуцианства пребывали в панике: в будущей Японии им не находилось места, «великое Учение» отвергало их.

В этом году японские торговые корабли стали плавать под тем флагом, который стал официально считаться государственным. Это был красный круг на белом поле. Сочетание белого и красного считалось в синтоизме счастливым. Красное – это очистительная энергия огня и солнца, а белое – сама чистота. Эмблема имела хождение в Японии давно. Она использовалась и в древних придворных церемониях, и в средневековых самурайских гербах. С 1854 года по предложению княжества Сацума флаг стали поднимать на японских торговых кораблях, принадлежащих сёгунату. Теперь же он стал императорским флагом. Императорским и одновременно общенациональным. Частные суда тоже были обязаны ходить под этим флагом.

Круг символизировал солнце, а значит, и богиню Аматэрасу и ее «прямого потомка» – императора Мэйдзи. Решение было вполне естественным – ведь с VIII века государство называло себя «Нихон» – «Присолнечная страна». Однако до правления Мэйдзи Япония не обладала общенациональной символикой, потому что в понятие «государство» входила только политическая элита. Теперь же началось победоносное шествие японского флага – как внутри страны, так и за границей.

Создание государственной символики шло полным ходом. Англичанин Джон Фентон, с прошлого года находившийся в японской армии на должности музыкального инструктора, нашел удивительным, что в стране отсутствует гимн, и высказал мнение о необходимости его создания. Ояма Ивао, уроженец Сацума и командир артиллерийской батареи, предложил анонимное пятистишие, восходящее к знаменитой поэтической антологии «Кокинсю» («Собрание старых и новых песен», 905):

(Перевод Н. И. Конрада)

Эта здравица пользовалась большой популярностью и при сёгунате, но к императору как таковому она никакого отношения не имела. Под «государем» понималось любое лицо, занимающее высокое положение. Фентон положил эти слова на музыку. В первый раз гимн был исполнен в сентябре, когда Мэйдзи наблюдал за военно-морскими маневрами.

Корзина-каго

Темп жизни убыстрялся. Колесо становилось символом цивилизации. Раньше японцы колесом пользовались мало. Можно припомнить разве что неуклюжие двуколки хэйанских аристократов, влекомые неспешным волом. Но и они вышли из употребления. Знатные люди путешествовали в паланкинах или же в «корзинах» (каго) – подобие кресла-люльки, которую несут два носильщика. Теперь же в городах можно было увидеть велосипеды, экипажи, ландо. Но узкие улицы Токио не годились для гужевого транспорта. Эти улицы, как и проселочные дороги, представляли собой утрамбованную пешеходами землю. Приземистые японские лошадки (европейцы так их и называли – «пони»), которых не было принято подковывать (копыта обували в соломенные «башмаки»), не причиняли им особенного вреда, но тяжелые экипажи мгновенно превращали дороги в месиво. Кроме этого, многие горные дороги были настолько круты, что лошади не могли преодолеть подъемы и спуски. Не говоря уже о том, что и самих лошадей насчитывалось не так много. Намного меньше, чем людей.