Александр Мещеряков - Император Мэйдзи и его Япония

Японские газеты сравнивали Мэйдзи с Петром Великим и Вильгельмом I. Ему ставили в заслугу дарование конституции, указ об образовании, победы над Китаем и Россией, присоединение Кореи. Общим местом сделалось утверждение, что путь, который западные страны прошли за несколько столетий, Япония проскочила за 45 лет правления Мэйдзи. Сладкой патокой хлынули приторные панегирики.

Тон большинства зарубежных изданий был также по преимуществу восторженным. Российская печать нередко сравнивала Мэйдзи с Петром I, хвалила за то, что он прорубил окно в Европу, а саму Японию за то, что она стала за годы правления Мэйдзи сильной. «Нива» утверждала: до Мэйдзи японцев считали дикарями, «Иллюстрированное обозрение» подхватывало: «Покойный император был первым монархом Японии, понявшим, что для сохранения самостоятельности страны и устранения покушений на нее европейских держав необходимо привить населению всю нынешнюю цивилизацию, а главное, создать сильный флот и мощную армию» [377]. Вспоминали и про капитана В. М. Головнина (1776–1831), который в своих знаменитых «Записках» провидчески отмечал, что «если над сим многочисленным, умным, тонким, переимчивым, терпеливым, трудолюбивым и ко всему способным народом будет царствовать государь, подобный великому нашему Петру, то с пособиями и сокровищами, которые Япония имеет в недрах своих, он приведет ее в состояние, через малое число лет, владычествовать над всем Восточным океаном». Надо ли говорить, что в устах Головнина способность владычествовать имела исключительно положительный смысл. Россия начала ХХ века оставалась верна этой сверхценности: «Япония переживает героический период своей истории и готовится вслед за Кореей поглотить Южную Маньчжурию и Восточную Монголию. В смысле технически-прекрасно работающего государственного аппарата она наверное легко справится со своей нелегкою задачей» [378]. О русско-японской войне если и говорилось, то без особой обиды и горечи.

Многие японцы надели траурные повязки. Многие, но не все. Почти все чиновники, служащие крупных компаний и студенты такие повязки надели. Однако ремесленники, мелкие торговцы и крестьяне, то есть люди занятий, требующих большей самостоятельности и меньшей грамотности, что предполагает и меньшую силу поэтического воображения, остались более равнодушными. Точно так же не испытали особого приступа горя и многие представители старшего поколения, которое не успело получить начального воспитания в государственных школах. Неграмотная служанка Токутоми Рока не имела понятия о том, кто это такой – государь император. Зато она знала имя генерала Того. Немало корейцев тоже отказывались соблюдать траур. Тем самым они отказывались признать Мэйдзи своим государем.

Как всегда это происходило в дни национального траура, увеселительные мероприятия были отменены. Клоуну Дурову с его звериным цирком коммерчески повезло – он успел вернуться с японских гастролей незадолго до болезни императора.

Придворные гадатели рассчитали, что похороны должны состояться 13 сентября, в пятницу. Проникновение в Японию всего европейского, включая предрассудки, было настолько велико, что кое-кто говорил: этот день – нечистый. Однако при дворе думали по-другому.

Со дня смерти до 13 сентября тело императора покоилось во дворце, придворные дамы по-прежнему приносили Мэйдзи пищу, родственники молились, синтоистские жрецы проводили ритуалы, призванные обеспечить успешный переход «коллективной августейшей души», то есть власти, от старого императора к новому. Этот достаточно длительный период пребывания между двумя мирами имел давнюю традицию. В Древней Японии между смертью правителя и его похоронами могло проходить даже несколько лет. В то далекое время не существовало жесткого порядка престолонаследования, и потому время нахождения покойного правителя во «временной усыпальнице» использовалось для того, чтобы определить следующего правителя.

Сейчас вопрос о престолонаследнике не вставал. Время использовали прежде всего для подготовки «народа» к грандиозному действу – похоронам. Люди должны были проникнуться важностью события, газеты призывали их отказаться от развлечений и распутства, общественность обсуждала, каким образом следует увековечить память покойного. Большинство склонялось к тому, чтобы день рождения императора отныне именовался бы «днем Мэйдзи» [379]. Многие токийцы, несколько раздосадованные тем, что император будет покоиться в Киото, настаивали на том, чтобы построить в Токио синтоистское святилище в память о Мэйдзи. Церемонии, связанные с интронизацией Мэйдзи, еще несли на себе печать древних представлений об отделенности императора от народа, их свидетелями были лишь немногие избранные. Похороны Мэйдзи превратились в общенациональное действо. Даже будучи мертвым, Мэйдзи не утратил способности склеивать японцев в единую нацию.