Александр Мещеряков - Император Мэйдзи и его Япония

Дворец производил на гостей Мэйдзи самое благоприятное впечатление. В особенности это касается тронного зала. Эрвин Бёльц отмечал, что ему не доводилось видеть в Европе более прекрасной залы. Корреспондент газеты «Japan Daily Mail» так описывал его: «Тронный зал в императорском дворце представляет собой комнату, дышащую благородством; она выполнена в соответствии с японскими представлениями, но с элементами, заимствованными с Запада. Потолок – композиция из картин, воплощающих в условной манере хризантему, павлонию и пион; цвета – насыщенные, но приглушенные, каждая картина заключена в глубокую лакированную раму, углы которой отделаны тщательно гравированными листами позолоченной меди. Спускаясь по изогнутому карнизу, который украшен сходным образом пионами на красном фоне. потолок переходит на второй уровень, где те же самые мотивы повторяются в несколько более приглушенных тонах. Верхняя часть стен украшена тонкой кожей с неброской скромной отделкой. Трон, выполненный в красных и золотых тонах, расположен на невысоком помосте, а над ним, поддерживаемый двумя склоненными копьями, находится шелковый балдахин с прекрасно вытканными фиолетовыми изображениями императорского оружия, хризантем и павлоний на желто-соломенном фоне» [188].

Тронный зал

В сущности, разделение на «японскую» и «иностранную» часть дворца не может считаться принципиальным нововведением. Такое же разделение практиковалось уже в VIII веке. С той, правда, разницей, что под «заграничным» понималось тогда китайское. Крыши тех зданий, в которых древние императоры осуществляли свои публичные функции, были на китайский манер черепичными, а строения внутреннего дворца по-прежнему крылись тростником. Разделение дворца на «публичную» и «приватную» половины символизировало двуединую сущность культурной ситуации. Мэйдзи как бы говорил своим подданным: я стал похожим на европейца только внешне, моя внутренняя сущность остается японской. Эта двуединость видна во всех идеологических построениях той эпохи. Ведь ее лозунгом стал призыв «вакон ёсай» – «японское сердце и западные знания».

Архитекторы дворцового комплекса позаботились и о предместьях дворца. Квартал, примыкавший к мосту Нидзюбаси, снесли. Теперь перед дворцом раскинулась огромная площадь. В традиционном японском городе площадей не существовало. Публичные действа по необходимости принимали форму растянутых в пространстве процессий. Теперь государство получило площадку, приспособленную для публичных церемоний европейского типа. Заполнившие ее люди были японским народом. Император мог теперь видеть его, не совершая утомительных путешествий в тряском паланкине по дальним уголкам своей страны. Мобильный император, представлявший собой «движущийся Центр», приобрел постоянные пространственные характеристики. Японский народ по большим праздникам мог здесь увидеть своего императора. Вместе с армейским плацем в Аояма дворцовая площадь стала главным местом, где осуществлялась символическая смычка между людьми со всех концов страны, которые становились народом Японии. На этих площадках, с этим народом общалась власть на вновь изобретенном национальном языке, который с течением времени все больше отдавал тоталитаризмом.

Окума Сигэнобу, сменившему Иноуэ Каору на посту министра иностранных дел, удалось пробить брешь в череде неравноправных договоров. В ноябре был подписан договор с Мексикой, согласно которому мексиканцы получили право жить в любой точке Японии и владеть недвижимостью. В то же самое время об экстерриториальности речь не шла. Англия и Франция стали яростно настаивать на том, чтобы и их гражданам было позволено владеть недвижимостью, поскольку в договорах с ними был внесен пункт о режиме наибольшего благоприятствования. Однако их требования остались неудовлетворенными. Не сумели в полной мере воспользоваться благоприятными условиями договора и сами мексиканцы: на момент подписания договора в Японии находился только один гражданин Мексики.

Страна жила по европейскому времени, все больше людей обзаводились часами. В 1868 году было импортировано 1185 настенных и напольных часов и 300 карманных. К этому году закупки составили уже около 700 тысяч часов. Лучше всего покупалась продукция швейцарских и американских фирм.

Часы были достаточно дороги, но все-таки доступны многим. В этом году ситуация стала еще благоприятнее: началось местное производство напольных часов, которые ввиду своей дешевизны достаточно быстро вытеснили иностранные.